«Я в степени N»: экзистенциальный кризис по-русски

21 февраля 2017 года

На этот раз героя ждала увлекательная встреча с самим собой. Да не просто с собой, а с собой в степени N – сюжет построен вокруг этого знаменательного знакомства. Хотя начинается всё довольно просто: с кризиса среднего возраста отечественного дельца Виктора Александровича Соколовского, сорока четырёх лет. Пьяненькое правдоискательство, национальный колорит в лице гопоты с московских окраин и хама из МГИМО, с которыми герой, разумеется, выпивает, жена, которая дожидается его дома, чтобы рассказать читателю, как она устала от такой жизни. В общем, весь набор, который подводит нас к тому, что дальше будет глубоко.

Поиск глобального обобщения — штука неблагодарная, но русская литература к ней почему-то неизменно тяготеет. В художественной реальности, «национальные», так сказать, черты которой закладывались десятилетиями, всегда прослеживается путь от частного к общему, от человека — но не к сверхчеловеку, а ко всему, что лежит за гранью человека как такового. И в этих условиях трансцендентные понятия правды, бога или смысла приобретают вполне себе рациональное, порой практически материальное воплощение. Что-то подобное делает и Александр Староверов: извлекает из небытия и кладёт читателю на стол ответ на вопрос о том, кто мы, зачем и откуда.

Бизнесмен, который недавно выпивал, оказывается в итоге замешан в истории с нарастающей динамикой и службами госбезопасности. Бытописание становится едва ли не триллером. Но самое интересное начинается после смерти.

Мотив сна и видения, к которому обращается автор, по традиции призван раскрыть читателю образный мир произведения, вывести его на новый уровень. И перенести действие за рамки сознания в случае с данным романом, в общем, верное решение. Здесь проявляется чуткость, творческая интуиция, удачная задумка — в любом случае, это грамотный ход: современный читатель всё-таки искушён в вопросах правдоискательства, и не доверяет абсолютам. Поэтому философские обобщения, вынесенные за границы рационально познаваемого мира, - это гибкое композиционное решение.

Автор подаёт материал тактично — не то чтобы ему удалось обойти опасные моменты с развешиванием ярлыков, но они, по крайней мере, несколько сглажены — всё-таки в основе сюжета — сосуществование противоречий в рамках человека. Староверов лиричен — порой на театральный лад: мы даже начали считать, с какой периодичностью герои падают на колени. А они не упускают возможности масштабного жеста. Но интимные, глубоко личные сцены ему удаются — если здесь нужно во что-то поверить, то это, наверное, миниатюры семейной жизни, которых в романе большое количество.

Семья здесь играет не только сюжетообразующую роль. Семейность подана шире и условней, чем факт биологического родства или инструмент социализации. Связь поколений, образы родственников, разговор с самим собой, как с братом: всё это — подводное течение текста, которое движет его к воплощению идей о характере связи между людьми в глобальном смысле. Кто мы друг другу? Почему несчастны?

Вместе с тем, семья здесь — это ещё и некий столп мирозданья: герой, который увидел себя с девяносто девяти сторон, связан с самим собой всегда через семью. Что ещё раз подчеркивает, что семья в художественном пространстве романа — это не только социальная норма, но и некий вневременной абсолют. В этом смысле показательны образы бабушки и дедушки героя. Они становятся для него воплощением условного идеала: у них он ищет ответа и к ним стремится из каждой точки, в которую его ставит сюжет. Если не упрощать этот элемент до трактовки в рамках патриархальных ценностей, то он представляет интерес с точки зрения идейного наполнения.

Автор ведёт повествование, как уже говорилось, от частного к общему: разработка темы государственности в тексте подкупает своей сочной красочностью. Но настораживает выбор событий, на которые сделан акцент. Они все буквально сняты с первых полос — Крым и Донбасс, попы на мерседесах, сталинские репрессии: Староверов достаточно откровенно выбирает темы, получившие в своё время широкий общественный резонанс. Трактует их с позиций тех или иных крайностей.

Тут закрадывается смутное «не верю»: сквозь текст проступает автор, который пытается угодить читателю. Почему он берётся за медийные приёмчики — сказать сложно: может быть, здесь сознательное стремление быть понятным целевой аудитории, возможно, желание эту аудиторию увеличить. В любом случае, хочется думать, что это литературное лукавство, а не оформленная позиция. Потому что грубые обобщения, в какой бы области они не были сделаны, заставляют воспринимать любые другие мотивы произведения в лучшем случае как игру. В худшем — как глупость.

Финал романа, до которого мы доходим, потому что нам интересно, что нам ответят на вопросы, на которые вся мировая философия не могла дать ответа, оказывается не таким уж и предсказуемым. Автор, в общем, не лишён чуткости, и в своём обобщении оставляет место для вариаций. Герой испытывает потребность к осмыслению себя самого посредством творческого акта, к необходимости охватить — хотя бы на уровне ощущения — масштаб внутренней правды, которую он обретает, обнаружив, как связаны противоречия внутри него самого. Образ братства и единства — способ преодоления страданий, который предлагает читателю Александр Староверов. Но он не конкретен: тема страданий и боли здесь неоднозначна и необъятна — героя как будто хотят через них провести и очистить, но шагнуть через масштабный мотив не получается.

Тут просматриваются и Шопенгауэр, и экзистенциалисты: но у Шопенгауэра мир был, помимо представления, ещё и волей, а вот «Я в степени N» понятие воли никак не разрабатывает. И экзистенциальный сюжет с кризисом существования и саморазрушением существенно видоизменён: герои Сартра и Кьеркегора переживают кризис личности и ужас разума, а герой Староверова — какие-то сакральные поиски. И самое главное — экзистенциальный кризис оттого и кризис, что по своей природе человек не способен его разрешить, а кризис Вити Соколовского оказывается вполне себе с выходом.

Герой совершает знаковое для экзистенциалистов самоубийство и не умирает: тут срабатывает мотив воскрешения — он даже введён в текст напрямую, в одном из эпизодов, посвящённых деду Славику. Одним словом, автор перерабатывает мировые достижения в сфере страданий на свой лад и предлагает собственное понимание проблемы: принимать его или не принимать — дело читателя, вопрос эстетического вкуса, этических воззрений и отношения к моменту просветления. Потому что текст романа «Я в степени N» будет интересен в первую очередь тем, кто знает, что такое просветление, и к другим глобальным вещам подобного рода относится с интересом. И к тем, кто заскучал на свете, а развеселиться обратно никак не может — в общем-то, нам показалось, что роман как раз о скуке, хотя ничего такого заявлено автором не было.

Источники

править
 
 
Creative Commons
Эта статья содержит материалы из статьи ««Я в степени N»: экзистенциальный кризис по-русски», автор: Екатерина Харлампиева, опубликованной Ревизор.ру и распространяющейся на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) — указание автора, оригинальный источник и лицензию.
 
Эта статья загружена автоматически ботом NewsBots в архив и ещё не проверялась редакторами Викиновостей.
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.

Комментарии

Викиновости и Wikimedia Foundation не несут ответственности за любые материалы и точки зрения, находящиеся на странице и в разделе комментариев.