Андрей Бинев: «Не лгать! Это – главное»
30 сентября 2017 года
Андрей Бинев – писатель, журналист, сценарист, член Международной гильдии писателей. На счету Андрея Бинева более семидесяти репортажей, интервью и очерков для АиФ. Около трех десятков крупных материалов опубликованы им в “Общей газете”, “Сегодня” и “Криминальной хронике”. По мотивам его очерка “Белые вороны каркают по-своему” о драматических латвийских событиях в начале 90-х годов компанией ВВС был снят документальный фильм. Во время работы в программе “Вести” журналистом Биневым лично отснято более сорока документальных фильмов и сюжетов на общественно-политическую и нравственную тематику. Длительное время Андрей Бинев вел прямые программы на канале “Радио России”.
Андрей, Вы начинали свою профессиональную деятельность в качестве офицера МУРа, в том числе, в отделе по расследованию убийств. Что привело Вас в уголовный розыск? Какие тому послужили предпосылки?
Романтика, прежде всего. И вдруг подвернувшиеся обстоятельства. Это уже — во-вторых. Помню, мы ехали с моей молодой тогда еще женой (да и я был еще совсем мальчишкой) в метро, и я вдруг сказал ей задумчиво, что мужчина должен быть там, где тяжело и опасно. Хотелось, наверное, ей всё время нравиться. А ведь высшее образование я в это время приобретал в Московском государственном педагогическом институте на историческом факультете (ныне, МПГУ). Получил распределение в далеко не самое опасное место на земле — в районо, для направления в среднюю школу учителем истории и обществоведения. Там меня сразу спросили, как я отношусь к тому, чтобы попробовать себя в другой сфере и направили в МУР по комсомольской путёвке. Тогда это было делом обычным. Меня приняли. Потом, почти без отрыва от работы (“оторвали” лишь на два месяца с половиной), направили на дальнейшую учёбу, уже по новой специальности — оперативный сотрудник уголовного розыска. С этого всё и началось. Шёл обыкновенный, тихий, в сравнении с нынешними годами, 1979-й год.
Расскажите, пожалуйста, об 1-2 интересных случаях во время работы в МУР-е или делах, которые Вы расследовали. Что это было?
Таких дел оказалось не так уж и мало. Первое время я был обыкновенным молодым офицером (офицерское звание я получил сначала в Вооруженных силах посредством занятий на военной кафедре — командир мотострелкового взвода), который выполнял отдельные задания и поручения куда более опытных муровских “волкодавов”, как мы их называли. Одно из таких дел — недолгая работа в оперативной группе по убийству актрисы Зои Фёдоровой, а точнее, тогда, когда дело окончательно зашло в тупик. Потом было дело по ограблению квартиры-музея “красного графа” - Алексея Толстого. Здесь я тоже выполнял довольно незначительные задания, но прикоснулся к работе таких ассов, подобных которым уже просто нет. Участвовал в деле по расследованию убийства великовозрастного сына польского представителя в штабе Варшавского Договора в Москве — Гурчака. К сожалению, это дело, несмотря на то, что убийцы были установлены нами, до суда так и не дошло. Была слишком слабая доказательная база. Принимал участие в деле по расследованию убийства двух школьников-мальчиков в районе нынешнего района Отрадное — Новикова и Зюзина. Тогда Москва была полна самыми фантастическими и печальными слухами об этом. Четверо жестоких подлецов причинили двум семьям столько боли! Мне досталось в самом начале самое страшное — я должен был сообщить о смерти ребенка матери Зюзина, очень, тем не менее, сильной и хорошо образованной одинокой женщины. Я никак не мог произнести этих страшных слов. И она всё поняла сама. Этого я до гробовой доски не забуду. Участвовал в расследовании убийства семьи милиционера — матери и ее десятилетнего сына, они были убиты ее мужем, его отцом, офицером внутренних войск, во время праздничного салюта 9 мая. Он всё спланировал, казалось, всё предусмотрел, но не учел нашей ненависти к убийце и нашего принципиального упрямства. Я участвовал в расследованиях серийных преступлений против женщин и сумел догадаться о том, кто мог совершить эти преступления. Я просто вычислил его психологически. А ведь нападали, грабили, насиловали и убивали в разных районах Москвы! Были и другие страшные дела. Например, убийства внучатой племянницы Саввы Морозова, древней одинокой старухи, из-за драгоценных подарков ее семье от богатого родственника. Дело в том, что я работал в так называемом “убойном” отделе. Поэтому чаще всего приходилось заниматься расследованием именно таких дел. Хотя мы помогали и так называемым “квартирникам”, когда требовалась наша помощь, и “разбойникам”, то есть отделам по борьбе с квартирными кражами и с разбоями. Боюсь, на все воспоминания не хватит ни времени, ни места, ни терпения. Чего только стоили дела о нападениях на состоятельные еврейские семьи и на наследников аристократических фамилий, которые намеривались эмигрировать и пытались вывезти за границу скрытые еще их умершими родственниками фамильные сокровища. Мне кажется, подробности этих страшных дел и сейчас еще слишком горячие, и далеко не всё следует рассказывать. Ведь там были замешаны сотрудники спецслужб, дипломатических ведомств, правоохранительных органов и организованные преступные группировки. Мы тогда впервые столкнулись с серьезным трафиком героина, с антикварами-мошенниками высокого полёта, с их незаконным прикрытием даже в государственной правовой системе. Просто не знаю, как нам самим тогда удалось унести ноги! Всё это могло очень дорого обойтись нам и нашим семьям. Но мы были молоды, честны, отчаянно смелы. И, главное, встречали поддержку у таких же порядочных и дерзких коллег на Кавказе, в Латвии, на Украине, в Ленинграде (так назывался в те годы этот великолепный город). В США подобными расследованиями занимается ФБР, а у нас это делали один хмурый, решительный майор, один романтичный, темпераментный капитан и несколько отчаянных старших лейтенантов. Все из милиции. Сейчас я понимаю, насколько это было опасно — буквально шла невидимая беспощадная война между ведомствами и внутри их. Мы не осознавали этого до конца. И только теперь я понимаю, по примеру сегодняшних скандальных дел, что это было на самом деле.
А когда Вы поняли, что в Вас пробивается журналистская жилка? Это было еще во время прежней работы или уже после? Почему такая резкая смена профиля?
Мне захотелось обо всём этом рассказать. Дело в том, что тогда появилась скандальнейшая, необыкновенно смелая статья в Литературной газете о коррупции и организованной преступности — “Лев готовится к прыжку” Юрия Щекочихина (ныне покойного). Я вдруг ясно понял, что очень нужно Слово к нашему Делу. И я ушел. Произошел случай в 89-м году, в октябре, когда во время тайной операции по предотвращению торговли кавказским оружием для разбойных нападений в Москве нашу опергруппу (она состояла всего из трех человек) просто предали законченные мерзавцы из высшего начальства. Я больше не мог служить там, где не прикрыт тыл и где деньги стали главным в любом, даже самом святом, деле. И потом…, это не такая уж и смена профессии. Представьте себе большое здание, в котором есть вход для гостей, а есть задний двор и заднее крыльцо для обслуги и охраны. Между хозяйским салоном и “кухней” почти непроницаемая стена. Оперативник имеет право быть только на кухне среди персонала, ничем себя не выдавая, потому что любой хороший оперативник, сыщик — это разведчик по своей профессиональной сути. А журналисту положено крутиться в салоне, и, по тем советским правилам, не лезть туда, где его не хотят видеть. Но и оперативник, и журналист одинаково любопытны и часто прибегают к схожим методам, чтобы понять технологию организованной преступности и коррупции. Однако они, сыщик и журналист, не вправе общаться друг с другом. Так ведь и сохраняются некоторые опасные тайны. Я же получил неожиданную возможность быть тем и другим. Не всегда получалось эффективно, хоть внешне и достаточно эффектно. Но шанс сделать что-то полезное для общества всё же сохранялся. Я старался не упускать его.
В 1980 году Вы начинаете трудиться в АПН, в издании на болгарском языке “Днес и утре” в качестве автора крупных очерков. Пишите, в том числе на болгарском языке. Я-то знаю почему, но расскажите нашим читателям, откуда у Вас столь хорошее знание болгарского языка?
В 80-м году прошлого тысячелетия я еще был офицером угро, но ко мне обратился один мой знакомый из АПН (сейчас это РИА “Новости”) и попросил взять несколько интервью у заметных фигур в области культуры и политики, а потом написать статьи в журнал “Днес и утре” на болгарском языке. Знание этого языка было редкостью, потому что, во-первых, считалось, что “курица не птица…”, а во-вторых, никому и в голову не приходило, что эту страну мы назовем заграницей уже через десять лет, и язык очень даже пригодится. А я его знал еще с самого раннего детства. Я учился в Софии первые три года в известной еще с “досоциалистических” времен русской гимназии имени Пушкина. Мой отец болгарин, офицер авиации, а мама — московская переводчица с испанского и португальского языков (она знала еще три языка, но эти были основными). Мы с сестрой были “двуязычными” детьми. Отсюда и знание языка. Сохранилось до сей поры.
Вы до сих пор бываете в Болгарии, поддерживаете старые контакты, выстраиваете новые русско-болгарские проекты?
Я стараюсь быть полезным и России, и Болгарии. Слишком многое связывает обе страны, чтобы сделать их отношения разменной монетой дешевых политиканов и хладнокровных разведок. Мои проекты связаны и с информационной политикой (в меру моей компетенции), и с культурой (пожалуй, в ту же самую меру). Например, организация и проведение (скорее, моё посильное участие) международной конференции “Терроризм и электронные СМИ” в Софии. В основе ресурсы “Международной Академии ТВ и Радио” под управлением Анатолия Григорьевича Лысенко и блестящего журналиста Леонида Млечина. Другой ближайший проект — творческий выезд актеров “Театра на Таганке” с мэтром русской сцены Вениамином Смеховым в Софию. И это — через сорок два года после первых зарубежных гастролей “Таганки”, тогда еще во главе с великим Любимовым. Были в тот год в Болгарии Смехов, Высоцкий, Золотухин, Филатов. Иными словами, теперь — “сорок лет спустя”. Нет уже этих людей. Жив и деятелен, слава богу, лишь Вениамин Смехов, который, несмотря на то, что на “Таганке” уже не служит, но ставит вместе со своей талантливой женой Галиной Аксеновой блестящие поэтические спектакли — по Маяковскому, по Евтушенко. Он — истинный “мушкетёр” русской сцены, ее вечно молодой и принципиальный Атос, хотя не очень любит такие сравнения. Выезд труппы во главе с ним в Софию — идея, к сожалению, не моя, а постановщика и режиссера Германа Садченкова и московского актера и преподавателя Михаила Сафронова. Это встретило в Болгарии поддержку у рискового политика Румена Петкова и у бывшего ректора Академии искусств профессора Любо Халачева. Я делаю всё от меня зависящее. Представьте, через сорок два года спектакль в том же театре, в котором была та неповторимая любимовская “Таганка” — на сцене знаменитого и обожаемого в Софии “Сатиричного Театра”. Тогда их встречал сам Тодор Живков. Посмотрим, кто встретит теперь. Ведь с этой страны и начались их мировые, славные, долголетние гастроли.
Вы были собственным корреспондентом “Общей газеты” в Юго-восточной Европе и на Ближнем Востоке. Какими еще языками Вы владеете?
— Кроме болгарского, лишь английским. Понимаю и немного говорю на македонском, у которого большое сходство с болгарским языком.
Фото из архива автора 'Для ВГТРК Вы снимали сюжеты и документальные ленты, некоторые даже в “горячих 'точках”. Где именно?'
Легче сказать, где не снимал или не принимал в этом участие. Снимали на Балканах во время и после печально известных войн в бывшей Югославии, в Чечне, на Ближнем Востоке во время кровавых конфликтов и жестоких войн, в странах, где совершались известные и неизвестные теракты, случались разрушительные землетрясения, наводнения, ураганы. Словом, от Европы до Азии и Северной Африки.
Бывать в “горячих точках” — значит, рисковать собой. Вам было страшно? Расскажите, пожалуйста, о некоторых эпизодах из Ваших поездок в эти места. Что оставило в Вас неизгладимый след, о чем, может быть, и не хотелось бы вспоминать, но память ведь не сотрешь… Как ни парадоксально, но юное поколение порой даже понятия не имеет, что такое “горячая точа” и не понимают: ради чего человек рискует собой…
Боюсь, “юное поколение” как раз знает, что это такое! Некоторые даже не понимают, как без этого может функционировать мир. И вот это трагедия, последствия которой еще скажется на будущих поколениях. Вспоминается многое — и как нас с моим коллегой и близким другом Романом Бабаяном захватили пакистанские боевики в Боснии во время съемок документального фильма “База” о подготовке в горных лагерях террористов. И как мы вырывали из цепких бандитских лап в Чечне девятилетнего мальчика, сына местного учителя-грека, захваченного в качестве заложника на границе со Ставропольским краем, как вели переговоры, как нас преследовали по чеченской территории до самого Моздока мощные джипы с вооруженными повстанцами. Мы получили ребенка, отдали его родителям, а потом появился наш фильм, с покойным режиссером Михаилом Селиховым (талантливейший был человек), “Крепость”. Это о школе, из которой похищали детей на границе с мятежной Чечней. То были страшные годы. Из пустых глазниц сожженных домов на нас будто смотрело неизбывное горе потерь и беззащитности обыкновенных людей. Мы потом сняли еще один фильм обо всем этом и назвали его “Купите дом в Раю”. Дело в том, что в местных газетах так рекламировали продажу покинутых и часто сожженных домов. Мы показали этот “рай”. Здесь рискуешь так же, как раньше в войне с бандитами и уголовниками, за которыми стоят их люди во власти. Упрямство, превозмогающее страх, и стыд, что тебя назовут трусом и слабаком, и рвущая душу жалость к людям, и сжигающая ту же душу ненависть к алчным негодяям. Вот это и есть главный мотив у репортеров и тех же сыщиков. В этом они едины. Одно лишь условие — это должны быть настоящие репортеры и “правильные” сыщики. Один мой старый друг, фоторепортер и журналист Юрий Романов, давно уже умерший, написал чудесную книгу-пособие для начинающих репортеров — “Я снимаю войну”. Он имел на это право, потому что снимал много войн по всему свету, а на одной из них потерял от контузии здоровье. Это случилось во время тяжелых, кровопролитных боев на русской пограничной заставе в Средней Азии, следствием чего потом и стала его смерть. Он работал в “Аргументах и фактах”, затем в CNN. Один из самых талантливых журналистов, фронтовых фотографов и честнейших, сильных истинных мужчин, которых мне приходилось в жизни встречать. Сегодня о таких уже никто не помнит. Только мы, кто был рядом с ними, или имел счастье с ними дружить.
На радио Вы состояли в должности политического обозревателя и руководителя программы “Вольный слушатель”. Какие удивительные встречи подарила Вам эта передача, и почему они стали удивительными? Или все-таки все было вполне обыденно — простые люди, ничем особенно не выдающиеся, хотя, судя по рейтингу именно этой передачи, мне так совсем не кажется.
В слогане передаче говорилось: “Разговор с теми, кому есть что сказать!” Это и определяло выбор собеседника. Их было так много, и они были такими славными, практически, все, что трудно вспомнить что-то отдельное. Эти годы слились для меня в одну большую, нескончаемую передачу. Как будто на мою персональную кухню заходили хорошие, мудрые люди, известные и неизвестные слушателю, а я только успевал удивляться их талантам, их энергичности, их личной и социальной привлекательности. Это и журналисты, и писатели, и политики, и музыканты, и художники, и ученые, и предприниматели, и военные, и поэты, и артисты, и организаторы различных проектов. Я не вправе называть их по именам теперь лишь по тому, что не смогу назвать всех (их было сотни!), чтобы не обидеть кого-нибудь, кого не назову. Но те, кто слушал передачу, вспомнят их как близких и доверенных наших собеседников. Именно, наших со слушателем. Я начинал передачу со слов “Здравствуйте, мои дорогие!” и заканчивал словами “До свидания, мои дорогие!” Я не придумывал эти фразы специально, они вырвались у меня в первой же программе и так звучали до самого конца, когда новое руководство “Радио России” посчитало, что это всё, дескать, “халтура” и полная чепуха. Никому не нужны, якобы, эти длинные обстоятельные разговоры в вечернем или дневном эфире, в которых нет насущной пропаганды и здравиц в известные адреса. Моя передача была не единственной, которую закрыли, несмотря на ее вдруг обнаружившийся рейтинг. На том радио ведь работали и другие журналисты, многие из которых высокие профессионалы и большие умницы. Но не они решают, что будет в эфире, а что — “халтура” и должно быть стёрто.
Вы снимали и документальные ленты. О чем они были? С кем Вам довелось работать, встречаться?
Это были ленты о жизни России. Я почти два года ездил по стране со своей съемочной группой, и мы снимали то, что людям не увидеть и не понять без нашей камеры и нашего микрофона. Чудесные режиссеры, операторы, видеоинженеры. Болело, саднило сердце от много, что мы снимали, а потом я помню, как монтажеры буквально рыдали во время монтажа, видя то, что мы сняли. Рыдали от печали, от сопереживаний людям. Это были и уже упомянутые фильмы о Чечне и Ставрополье, это был фильм “Доживем до понедельника?” (мы повторили название известного фильма) о голодовке учителей в Ульяновске, и серия фильмов об Амуре под общим названием “Тайга обетованная” — о печальной и никому неизвестной истории целых поколений из амурской тайги. Это и фильм “Шайтан-арба в рассрочку или куда катится вагон” — о забастовке шахтеров на севере России. Это и документальная лента “Кто качался на качелях, кто летел в самолете” — о гибели маркиза де Фоша из “Нормандии Неман” в бою над деревней Бывалки в Смоленской области 30-го августа 44-го года, о том, как его, израненного, забыли в покалеченном самолете на старых болотах и как мы с французами искали его останки спустя пятьдесят три года после гибели. И о том, как всех нас, нынешних и прошлых, простили его сын и внук, приехавшие на высушенное с помощью МЧС болото и извлечение оттуда жалких останков самолета и человека. А ведь он вмешался в бой с пятью “мессерами”, не имея уже ни одного снаряда или патрона, и всё для того, чтобы дать уйти нашему подбитому истребителю-штурмовику. Он и еще один француз, в другом самолете. Один разбился в Смоленской области, а другой заживо сгорел над Калужской, куда пытался дотянуть. Мы нашли свидетелей того последнего боя и смерти пилота на болоте. Это были старики, тогда, в 44-м, дети и подростки, жители Бывалки. Это был и тот советский пилот, теперь уже древний старик, за которого два молодых француза отдали свои жизни. Он молча ронял слезы прямо под объективом камеры, потому что впервые узнал, кто был его спаситель. Узнал от нас. И увидел сына и внука погибшего молодого маркиза. Было много разного, что я запомнил и что снял. Припоминаю еще и съемки в бывшем “Владимирском централе”, на его жутком кладбище с эпитафиями почти на всех языках мира. Да всё и не вспомнишь теперь. Столько лет прошло!
Фото из архива автора 'Вы попробовали себя сценаристом для документальных лент и художественных сериалов. Каких именно? Продолжаете ли Вы работать в этом направлении? Если нет, то почему? Мне кажется, на сегодняшний день работа сценаристов довольно востребована.'
Я был сценаристом в сериале “Почтальон” и соавтором сценария (поначалу даже автором) полнометражного фильма “Сенатор”. Он потом вышел под другим названием, но уже в другом творческом коллективе. Поэтому я не стану упоминать его прокатного названия. Просто не в праве. Там использовался мой сценарий, но были и новые эпизоды, и, порой, иное толкование событий. Но у той творческой группы на это были все права. Пишу иногда сценарии по просьбе и заказам. Но это случается редко. Делаю сценарии к документальным лентам, радиопрограммам и передачам, иногда для телевидения. Тоже не очень часто. Этот мир ревнив и алчен. С ним трудно договориться. Да и не всегда хочется.
'Год 2008 — издается Ваш первый роман “Рыба для президента”. Это что — смена амплуа? От журналистики к романам?' Что послужило толчком к написанию первой книги? Сколько всего вышло книг?
Всего у меня вышло одиннадцать книг, не считая перепечаток и переводов на языки, один сценарий (“Сенатор”). Это не смена амплуа, а его развитие. Журналистика — сиюминутная “литература” (если только это настоящая журналистика, а не ремесленничество, конечно), а проза пишется на годы, и тоже, если это настоящая проза. Но об этом судить не писателю, а читателю. Поэтому тут без комментариев с моей стороны. Что касается первой книги (она была издана первой, но написана третьей по счету), то к этому меня подтолкнул рассказ одного моего старого коллеги о том, как он вручал живой подарок генералу де Голлю в Томске в 66-м году, а именно — огромной рыбины из Оби. Это и вынудило меня написать роман, а потом ещё два последующих за ним с теми же или почти с теми же героями. Получилась трилогия — “Рыба для президента”, “Операция Пальма-Два” и “Дорога домой” — о волнующем периоде советской истории с 66-го по 91-й годы. Это — раннее правление Брежнева, потом Горбачева и, наконец, Ельцина. Начиналось как политическая сатира, а потом трансформировалось в довольно печальную, хоть и не без обязательной усмешки, прозу. Вся наша жизнь — это трагикомедия, которая забавна лишь зрителю и читателю, но только не тем, кто ее пережил и сформировал. В этом и смех, и слезы. Сейчас я бы многое из этого написал иначе. Но как говорится, что написано пером….
В чем плюсы и минусы работы журналиста и писателя? Что все-таки Вам больше всего импонирует журналистика или писательская стезя и серьезная проза?
У всего, что исходит от одного и того же человека, общее — он сам. Поэтому одно произрастает из другого. Мне нравится и то, и другое. Что больше нравится зрителю, слушателю и читателю, не знаю. Автору не спрятаться за кадром. Он легко идентифицируется. Хорошо, если со знаком “плюс”. Иначе, это личная трагедия. И еще хорошо, если при жизни. Иначе, после его кончины, это трагедия для его родни. Как видите, и здесь соседствуют печальное и забавное. Одним словом, трагикомедия жизни. Журналист обязан быть точен, а писатель интересен. Например, я написал роман “Тихий солдат”, по реальным событиям жизни часового Буденного и Сталина с тридцатых по шестидесятые годы. Это могло бы быть большим журналистским материалом, если бы я не прибегал к творческой выдумке, которую настоятельно требует серьезная проза. В этом разница в профессиях. В этом их положительные и отрицательные черты — с одной стороны упрямая сдержанность, а с другой свобода фантазии. Что полезно для одного жанра, то неприемлемо для другого. Понять, в каком жанре работаешь в настоящий момент, и есть правильный выбор. Чуть ошибся, и ты уже ни то, ни другое. Тут балансирование не поможет. Только одна сторона. Обеими ногами на избранной площадке.
Чем Вы занимаетесь сегодня?
Тем же самым, если говорить о прозе. Пишу, больше, правда, “в стол”. Не всегда считаю, что нужно сразу предлагать издателю свой труд. Пусть полежит, отдышится, а я подумаю. Написал роман “Расщепление ядра”. Это не о физике, хотя немного и о физиках, во всяком случае об одном, чей образ подсказал название. Это о прошлом, настоящем и вероятном будущем. Об этике отношений среди обыкновенных и необыкновенно талантливых людей.
Приходилось ли Вам в этой или прошлой профессиональной деятельности переступать через свои принципы?
Не приходилось. Ни разу! Никогда. Что касается писательского труда, то тут я следую тому, что сказал Солженицын о том, что главное в этом опасном деле — правда. Если не она, то нет смысла садиться за стол. Но это, разумеется, касается не всех писательских жанров. Моего касается.
Опишите свое самое большое достижение и самый впечатляющий провал?
Самое большое достижение — мне удалось вернуть похищенного ребенка. Это было дважды в моей жизни. А самое провальное — я так и не нашел грязного убийцы одной маленькой беззащитной девочки, над которой надругались и убили в ее пятый день рождения. До сей поры вижу всё так ясно, как будто это было сегодня утром. Продолжаю размышлять — кто и как. Я беспомощен тут. Это до конца моих дней. Сегодня ей было бы сорок лет, как моей дочери. У нее были бы дети, муж, у ее родителей — внуки. Кто-то прервал этот путь и не понес справедливого наказания. Отдал бы все свои удачи, творческие и нетворческие, за ответ на тот страшный вопрос. Может быть, это всё звучит странно. Но я искренен. Поверьте! Остальное мелочь. Без этого, остального, вполне можно обойтись.
Сегодня Вы член Международной гильдии писателей. Как и годом раньше, Вы снова входите в состав судейской коллеги в номинации проза нового культурологического марафона, организованного гильдией. Что Вы ожидаете от авторов — участников марафона? На что им следует обратить внимание: актуальность тем, выявление социальных или политических проблем, что-то еще?
Смотреть надо в себя. Там есть всё так же, как в капле отражение целого мира. Я в этом убежден. Внимательно всматриваться, наблюдать за собой и за тем, как ты понимаешь жизнь во всех ее проявлениях — в целом и в частности. А для этого надо быть искренним и не стесняться этого. Искренность — ключ. Не путать с откровенностью, что иногда влечет дурные последствия. Извлекать из себя то, что дорого самому, потому что любое произведение — это подарок, а подарок обязан быть дорог, прежде всего, тому, кто его подносит. Иначе, нате вам, что нам негоже. Не надо стремиться быть лучшим или лучшей. Не жюри это решает, а время. Иногда это время длится дольше человеческой жизни. Великий Модильяни умер в нищете, продавая свои полотна за кусок чёрствого хлеба и стакан дешевого вина. Теперь они стоят целые состояния. Оценены его рука и его душа, обогащенная искренностью творческого осознания мира и себя в нем. В искусстве всегда так. Даже в том, что не столь ценно, как полотна гения. Нет ни белого, ни черного цветов — они всегда результат десятков примесей и теней. Не бояться этих теней и смело взбалтывать краски. Верить только себе в творчестве. Не лгать. Помните, что сказал Солженицын. Не лгать! Это — главное. И ничего не бояться. Пишите. Творите. Думайте. Вы — лучшие. В это надо твердо верить! Но не требуйте признания от других. Тогда вы действительно лучшие. Темы не так важны, как то, что вы в них видите. Именно вы, и никто иной. Это не нравоучения, это то, что я думаю о себе.
Как Вы полагаете, это правильно, что Гильдия писателей занимается русским языком за пределами России? Ведь порой можно услышать даже и такое от недалеких соотечественников: мол, предали Родину… сидите там у себя в заграницах и сидите себе… А мы вот нет, всё что-то пытаемся сделать, рассказать о том, где сейчас живем — о себе, о стране, взрастившей нас, — с любовью, иногда с грустью, подчас, с юмором, а когда и критично…
На каждый роток не накинешь платок. Пусть себе говорят, что пожелают. Родина в нас, в нашем языке, в наших именах, традициях, вере, в том, что пишем, думаем, говорим. Верность этому и есть истина для нас всех, где бы мы ни жили и на каком языке ни говорили бы уже наши дети и внуки. Нести нашу культуру туда, где о ней знают или очень немногое, или очень однобоко — и есть правильный путь. Мы — соотечественники Толстого, Достоевского, Чехова, Пушкина, Тургенева, Ахматовой, Пастернака, Симонова, Евтушенко, Вознесенского и многих-многих других великих наших творцов, имена которых святы и для нас, и для многих образованных людей в мире. Мы — капельки, добавляемые к этому океану русской культуры. Я именно так понимаю то, что делается Гильдией.
Вот и наш “Русский 'Stil'”, отметивший в этом году 11-летие, на следующий год собирается расширить свои границы. И если повезет, отправится к русско-американским друзьям. Не возникает ли со стороны Ваших коллег замечаний по поводу того, что мы завлекаем невинные души в расставленные сети, даба отвратить от России? Есть сегодня и такое мнение, увы… Если да, то Ваша реакция?..
У меня нет таких коллег, о которых Вы говорите. То есть в реальности эти люди, разумеется, существуют, но в ином со мной этическом измерении. Наивными же бывают лишь детские души, да и то с нашей, взрослой, точки зрения. Душа свободна. В этом сущность христианства — в свободе выбора, веры и поступка. Не бойтесь сделать, бойтесь не сделать. У вас, а значит, у нас, всё получится. Вы несете добро. А это главное и вполне достаточное.
Бывают ли моменты, когда Вас покидает вдохновение (теряете веру в себя)?
Всякое случается. В себя же верю по мере сил и здоровья.
Есть ли у Вас свой девиз, миссия?
Я уже сказал о нем, о девизе: “Не лгать!” А о миссии никогда не задумывался. Мне кажется, я до ее осознания не доживу.
Какие советы Вы можете дать начинающим писателям?
Всё то же самое, что сказал чуть раньше о том, как подойти к конкурсу. Уверенность и вера в свои возможности. Это для сердца. Остальное сочинит голова и запишет рука.
По-вашему, какими качествами должен обладать современный писатель?
Абсолютной уверенностью, что он не единственный гений на земле. А может быть, даже и не гений. И вообще не писатель. Пусть читатели скажут. Их слово последнее. Даже если это один читатель. Но искренний и в этом смысле безупречно верный.
Источники
править
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии
Если вы хотите сообщить о проблеме в статье (например, фактическая ошибка и т. д.), пожалуйста, используйте обычную страницу обсуждения.
Комментарии на этой странице могут не соответствовать политике нейтральной точки зрения, однако, пожалуйста, придерживайтесь темы и попытайтесь избежать брани, оскорбительных или подстрекательных комментариев. Попробуйте написать такие комментарии, которые заставят задуматься, будут проницательными или спорными. Цивилизованная дискуссия и вежливый спор делают страницу комментариев дружелюбным местом. Пожалуйста, подумайте об этом.
Несколько советов по оформлению реплик:
- Новые темы начинайте, пожалуйста, снизу.
- Используйте символ звёздочки «*» в начале строки для начала новой темы. Далее пишите свой текст.
- Для ответа в начале строки укажите на одну звёздочку больше, чем в предыдущей реплике.
- Пожалуйста, подписывайте все свои сообщения, используя четыре тильды (~~~~). При предварительном просмотре и сохранении они будут автоматически заменены на ваше имя и дату.
Обращаем ваше внимание, что комментарии не предназначены для размещения ссылок на внешние ресурсы не по теме статьи, которые могут быть удалены или скрыты любым участником. Тем не менее, на странице комментариев вы можете сообщить о статьях в СМИ, которые ссылаются на эту заметку, а также о её обсуждении на сторонних ресурсах.
