Борис Евсеев: ПРЯМОВИ́ДЕНИЕ изменит мир
24 апреля 2019 года
Известный современный прозаик рассказал «Ревизору.ru» о том, как мистически прорастает сегодняшняя литература из советской, словесность – из музыки, и каким мог быть день, ставший для священника Александра Меня последним.
- Борис Тимофеевич, в биографической справке к Вашей новой книге «Очевидец грядущего» сказано, что в советское время Вы были вынуждены писать «в стол». Расскажите подробнее о Вашем творческом пути в советскую эпоху и о том, как произошла «перемена статуса»: Вы стали издаваемым писателем, приобрели известность…
- Всё просто: я сочинял стихи и рассказы, советская цензура их не пропускала. В 1975 году я принёс в журнал «Юность» стихи и случайно столкнулся с Борисом Полевым. Он вышел стремительно из-за редакционного поворота, я сходу врезался в него, он уронил листы на пол. Мне было 23 года, я был несуразен, тощ, и под скулой у меня была огромная красная ссадина от скрипичного подбородника. Думаю, выглядел я уморительно. Полевой мои чувства вмиг оценил и чтобы подбодрить спросил: «Стихи принёс?"«Угу». «А проза есть?» Я достал из-за пазухи свёрнутый трубочкой, четвёртый лиловатый, едва читаемый оттиск рассказа. «Сейчас, - сказал, Полевой, - подожди». Он ушёл. Вернулся минут через десять-пятнадцать: «Спрячь подальше и никому не показывай». «Так плохо?» «Не в том дело. Так писать сейчас нельзя. Те, кто так пишет, знаешь, где они сейчас?» Я угрюмо кивнул. «Выкинь, а будет что посдержанней - приноси».
Рассказ назывался «В последний раз», в нём говорилось о человеке, который приводил в исполнение смертные приговоры, а потом застрелился. Рассказ был невыдуманный. В нём я пересказал то, что слышал от жутко шепелявившего мужика, с которым несколько раз пил пиво на Таганке, где тогда жил. Рассказ я спрятал, потом он потерялся.
Новые рассказы показывать в «Юности«Я не стал. Пошёл в другой журнал — там пообещали два рассказа «Дезертир» (который позже переделал в рассказ «Никола Мокрый», а опубликовал лишь в 1992 году) и «Ловушка» - предать «куда следует», если не заберу их к едрене фене! Через год стихи и три рассказа предложили напечатать за рубежом. Я отказался. Мне хотелось «звучать» в России, в завораживающей стихии животворящего русского языка! Эмигрантские языковы́е «консервы» (при самом высоком уважении к публикационным достижениям русской эмиграции) меня не влекли. Я продолжал отсылать и носить стихи и прозу в редакции. Тщетно! Меня это убивало. Никакой политикой я заниматься не хотел. Однако всё, что писал, выходило мрачно-критичным. Хуже того. В одной из внутренних рецензий было кошачьей лапой нацарапано: «развивает худшие идеи русской религиозной философии». «Ты пишешь не по-советски»,«С такими темами тебя даже в корректоры не возьмут», — говорили мне. Верно. Я никогда не был советским писателем! Не из желания что-то отвергать, а просто потому, что до мельчайшей клеточки проникся духом великой русской литературы. От неё веяло вольной волюшкой и нераболепием. А этого в тогдашний литературный официоз допускать не желали. Поэтому всё, что сочинял до 90-х - ложилось в стол. Но те усилия даром не пропали. Осталось главное: мотивы! Кстати, новый, только что написанный роман «Очевидец грядущего» возник именно из импульсов тех лет, конкретней - из мотивов русской религиозной философии.
- В свое время Вы были знакомы с одним из советских классиков — Владимиром Богомоловым. Расскажите об этом знакомстве, об этом писателе, почти незнакомом сегодняшнему поколению. Оказало ли взаимодействие с ним влияние на Ваш творческий путь и литературный «облик»?
- Начну с конца. Во время последней нашей встречи в мае 2002, Владимир Осипович сказал: «Позвал вас к себе, чтобы попросить написать рецензию на фильм «В августе 44-го». Очерк вы хороший обо мне написали. Но его публиковать не надо, не время. Лучше про фильм. Причём не рецензию, - статью! Фильм не отражает того, что я вложил в книгу. Поэтому своё имя с титров я снял. Главного героя играет не тот актёр, в ленте нет «прокачки» мыслей, не показан процесс принятия решений. Режиссёр Пташук не сумел всё это «переплавить». Я вам сейчас расскажу о некоторых никому не известных вещах. Может, в статью вставите. Вот, скажем, внезапная смерть Пташука. Все считают гибель его беспричинной. Как не так! К Пташуку у меня «тёплого под ложечкой» нет. Но погиб он не случайно. Пташук - первая ласточка! Все самые тяжкие действия абверовцев глубокого внедрения — ещё впереди…». Больше двух часов я слушал его тогда. Но крушить фильм отказался. Сказал: кино — не моё дело. То, что рассказал тогда Владимир Осипович — нигде не публиковал. Богомолов и его рассказ напомнили о себе в 2016 году, когда - без всяких охранных грамот и высоких поручительств — оказался я на Донбассе. Всё, о чём говорил Богомолов — о предательствах, об агентах глубокого внедрения, о тихой и страшной подрывной работе, проводившейся на территории России и Украины — вмиг припомнилось в Донецке, Макеевке, Иловайске, в Авдеевке и под Ясиноватой. Вспомнились и слова Богомолова о предчувствиях: «На войне знал за день, за два, кого из наших убьют. И всегда знал - сам останусь жив». О Богомолове и о «перекрестьях» тех и наших времён, я написал в книге «Казнённый колокол». Но и там не рассказал всего, что говорил мне Владимир Осипович: не время ещё! Кстати, на Украине «Казнённый колокол» и тоже в августе, но уже 2018 года, запретили. А в России постарались не заметить. И это понятно. Самостоятельная Новороссия и свободный Донбасс, — не нужны сегодня ни России, ни Украине! Причём пишут о Донбассе чаще всего нанятые той или иной властью литераторы. А тех, для кого донбасская земля не«Грязца» для пиара, для кого она прах и пепел предков — резко из «донбасской колеи» выталкивают.В литературе у нас всё ещё многовато дурнопахнущих вещей, о чём с горечью и болью ещё в мае 2002 года, говорил Богомолов, клевета на которого в те годы сыпалась, как сажа из мешка!
- Ваша первая книга была поэтической, и предисловие к ней писал не кто иной, как Александр Мень. Что связывает Вас с этим уникальным человеком? Каким он Вам запомнился?
- Познакомились мы с отцом Александром в 1986 году. Один из моих друзей, замечательный композитор Юрий Пастернак, дал почитать ему мои стихи. Чуть позже начали сотрудничать. Я, чем мог, помогал отцу Александру. В 1988 году одним из первых организовал в Москве циклы его лекций о русской религиозной философии. Лекции эти в ДК МЗАЛ продолжались два с половиной года. В день своей смерти он должен был читать у нас очередную лекцию из цикла. Но не приехал. Это никак на него не походило. Мы ждали в ДК до позднего вечера. Я сидел понурясь и вспоминал свой полугодичной давности сон. Из него было отчётливо ясно: отец Александр нас покидает! Тогда, сдуру, я решил: он уедет за границу. А на следующее утро узнал: пастырь убит!..
За полгода до своей трагической гибели, в Новой Деревне, отец Александр отозвал меня в сторону и задал неожиданный вопрос: «Что я могу сделать для вас, Борис?» Я растерялся, а он улыбнулся: «Я знаю, вы пытаетесь выпустить сборник стихов. О стихах и напишу». Жил я тогда в посёлке Заречном, в трёх километрах от Радонежа. Через двадня он позвонил по моему домашнему сергиево-посадскому телефону: «Приезжайте завтра в храм. У меня кое-что для вас есть». Я приехал в Новую Деревню. Когда стал читать диакон, отец Александр сходил в алтарь и вышел оттуда с машинописными листками. «Вот, эссе о ваших стихах, - он подчеркнул слово эссе, - конечно, сподручней было бы написать о вашей прозе. Но я её почти не знаю, помню лишь замысел романа». Я вышел в церковный двор, стал читать эссе под названием «Вместить невместимое». Перед глазами пошла рябь: эссе было озарено немеркнущим светом и звучало, как гимн. Свой дебютный роман, замыслом которого в начале 1990 году с отцом Александром в электричке поделился — я так и назвал: «Отреченные гимны». Это был первый в русской литературе роман о мытарствах души. Причём не в метафорическом, а в самом что ни есть реально-физическом смысле. Из прикосновений к «запределу», абсолютно неожиданно для автора, в том романе, завершённом в 1999 году, всю третью часть заполнили сцены гражданской войны на Украине. Причём в подробностях, до изумления напоминающих события нынешние: Мариуполь, Азов, некоторые появившиеся в 2014 году донбасские лица, сросшееся название двух непризнанных республик, всё это уже существовало в 1999-м!
Теперь о другом. Меня, случается, критикуют: как вы могли поддерживать отношения с такими разными людьми, как отец Александр Мень и Владимир Богомолов, Римма Казакова и Александр Зиновьев, Аркадий Ваксберг и Юрий Мамлеев? Отвечу: я не человек из частокола! Есть люди, которые выбирают себе кумира и только его и превозносят. Словно колья, подобные люди окружают своего «поводыря» и следуют за ним, только за ним. Я следую своим путём, по которому ведёт меня моя интуиция: и в дружбе, и в литературе.
- Сегодня Вы демонстрируете потрясающую работоспособность — фактически каждый год у Вас выходит по роману или по сборнику повестей и рассказов. Сколько же книг появилось на свет в таком жестком графике?
- Ровно десять.
- Откуда такая работоспособность и чем она вызвана?
- Дело не в работоспособности, а в умении работать. Мартышкин труд меня никогда не увлекал. А плодотворному творческому труду научили ещё в детстве-юности, когда был скрипачом. В музыке без выучки — никак. А в литературе оказалось — ещё как можно! Мастерства часто не требуют. Гони себе пургу и называй это «душой» или«Наитием». Словом, мели, Емеля, твоя неделя. В юности меня это поражало. Сейчас — смешит.
При письме нужны отточенные приёмы работы с замыслом: что можно в нём менять и что нельзя даже мизинцем тронуть! Нужна выверенная работа с предтекстом, который часто безжалостно выбрасывают вместе с лучшими бессознательными «всплесками», а оставляют «потребу» и конъюнктуру. Написание прозы — высокое искусство. А искусство — это работа и лишь в конце её: цепочка озарений. Только не надо путать озарение с пошлейшим «вдохновением». При настоящем, невыдуманном, посланном свыше озарении, даже величайший труд - равный труду Микеланджело по росписи Сикстинской капеллы — становится возможным. Почему умирает искусство? Искусство отдельных людей, целых эпох? А вот почему. Искусству — как и обществу — нужно не сбережение, а развитие! Каждый писатель — живая информационная система. Система, которая не предвидит собственное будущее, - умирает. Поэтому предвидение в работе писателя — первая вещь! Всё, что написано мной хорошего — я пред-знал и пред-чувствовал. Эти вещи живут. Всё, что написал по принципу, «а напиши-ка ты, брат Евсеев, ещё и про скулящих собачек» - умерло. Поэтому я не реанимирую ранних произведений, возникших из чужих подсказок и малодушных уговариваний самого себя. Они для меня мертвы… Многие литераторы шарахаются от слов предвидение и труд, как от клубка гадюк! А напрасно. При правильной постановке дела продуктивность резко возрастает. Как бутылочка с нарзаном, ты переполняешься пузырьками радости. Пузырьки влекут вверх… Словом, от радости удачной работы — творческий импульс может не гаснуть долгие годы.
- Какая книга для Вас наиболее дорога?
- Здесь я не оригинален: та, которая только что вышла. Правда, «Очевидец грядущего» и впрямь необычная книга… В ней мотивы прозорливости, альтернативного и гипнографического ви́дения, едва ли не впервые в отечественной художественной литературе прозвучали громко и внятно. Кроме того, в книге хотелось дать живого провидца Авеля Васильева (монах Авель один из главных героев романа). Дать не только, как историческую личность, но и ввести его в нашу сегодняшнюю ситуацию, в другие переломные для России цепочки лет. Я ничего не выдумывал, просто описал то, что мелькало передо мной, в моменты так называемого прямого видения (я называю его - «прямови́дением»). Прямовидение - это восприятие и познание окружающей нас действительности без использования привычных органов чувств. Прямови́дение — изменит мир…
- Судя по тем Вашим книгам, что мне знакомы — «Офирский скворец», «Казненный колокол», «Очевидец…» — Вас больше всего привлекает историко-философский роман. Так ли это, на Ваш взгляд? Почему Вы так любите заглядывать в прошлое? Как пришли к этому направлению?
- В прошлом гощу потому, что оно - наше будущее. Это не метафора: как того актёра, надевающего старинный костюм — пронизывает меня дрожь веков. И коренится она чаще не в картинках, а в речи выводимых на романные подмостки персонажей. Речь показывает эпоху лучше гравюр и живописных полотен. В речи коренится всё! Будущие предвидения, невольные обмолвки, которые станут судьбами, свадьбы и похороны, перевороты и гнусные за́говоры… И вообще: мне не нравится, что история и у нас, и в других странах стала в последние полтораста лет — только историей событий. Для меня История — прежде всего история людей. Именно художественная проза заполняет пробелы истории. Часто проза подлинная история и есть!
- Ваш жанр в литературе — роман-притча, с чем это связано? Нет ли желания хотя бы ради эксперимента изменить жанр и всегда связанный с ним стиль письма, изменить ракурс писательского зрения?
- Я это делаю довольно часто. В 2017 году написал повесть «Чукотан» - это совсем не притча. А до этого роман «Романчик» - он тоже к притчам отношения не имеет. И, конечно, новеллы. Я один из тех, кто в наши дни именно в этом жанре видит потрясающую новизну. В последние годы у меня даже выработался собственный «новеллистический стиль», который ведёт к особому мироощущению. Стоит произнести при мне слово «новелла» — и я тут же впадаю в новеллистический транс…
- Какое место в Вашей жизни и творчестве занимает музыка сейчас, когда литературная жизнь «наладилась»? Влияет ли музыка на творческий процесс? Чем музыка и литература, и в частности, проза могут соприкасаться?
- Музыка не только влияет, она, плутовка, угнездилась во мне - не выгонишь! Часто слышу пейзаж в определённой тональности. До-минор - осень. Соль-минор — зима. Весна всегда идёт в мажоро-миноре. Лето в диезной мажорной тональности. Да и диалог для меня — прежде всего, интонация. Здесь есть перекличка с незаконченным шедевром Мусоргского. «Женитьба» была первой в России оперой, написанной на прозаический текст. Декламационно-напевная интонация свойственная прозе Гоголя перешла в музыкуи дала потрясающий эффект. Мусоргский об этом знал и писал Римскому-Корсакову: «...Если отрешиться от оперных традиций и представить себе музыкально разговор на сцене…если звуковое выражение человеческой мысли и чувства простым говором верно воспроизведено у меня в музыке… то дело в шляпе».
И ещё. Великая аритмия прозы — возникает, как и в музыке, из импровизационной струи. Бах, садясь за орган, часто не знал, какую из тем будет развивать. А ведь баховские великие импровизации и теперь дышат жизнью, в отличие от математически расчисленных фуг его современников. Но импровизировать могут только люди глубинного опыта и широчайшего кругозора. Остальные — имитируют импровизацию.
- Вы неоднократно декларировали существование южно-русской литературной школы. Расскажите подробнее, чем она характеризуется. Какие еще в русской литературе, по Вашему мнению, существуют школы, в чем их отличия?
- Школ всего семь. Однако этим и ограничусь. Я собираюсь дописать до конца эссе (оно очень объёмное) начатое несколько лет назад о школах русской прозы. Когда допишу — поговорим. Скажу лишь коротко о южно-русской школе: самая большая заслуга её - в слиянии со школой московской. От святого Димитрия Ростовского, чьи «Четьи-Минеи», по сути, великие образцы южно-русской школы - до Антона Павловича Чехова, чью «Чайку» освистали в Питере (там совсем другая школа, Чехов там непонятен), но оценили в Москве. В этом смысле показателен роман «Очевидец грядущего». Самое дорогое для меня в нём как разне признаки южно-русской школы, а её сплав со школой московской!Сплав этот возникнеиз каких-то теорий, а из реальной, подслушанной на Птичьем рынке и Трубной площади способности московской речи аккумулировать, а потом претворять в образы и символы и южно-русскую, и срединно-русскую речь!
Источники
править
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии
Если вы хотите сообщить о проблеме в статье (например, фактическая ошибка и т. д.), пожалуйста, используйте обычную страницу обсуждения.
Комментарии на этой странице могут не соответствовать политике нейтральной точки зрения, однако, пожалуйста, придерживайтесь темы и попытайтесь избежать брани, оскорбительных или подстрекательных комментариев. Попробуйте написать такие комментарии, которые заставят задуматься, будут проницательными или спорными. Цивилизованная дискуссия и вежливый спор делают страницу комментариев дружелюбным местом. Пожалуйста, подумайте об этом.
Несколько советов по оформлению реплик:
- Новые темы начинайте, пожалуйста, снизу.
- Используйте символ звёздочки «*» в начале строки для начала новой темы. Далее пишите свой текст.
- Для ответа в начале строки укажите на одну звёздочку больше, чем в предыдущей реплике.
- Пожалуйста, подписывайте все свои сообщения, используя четыре тильды (~~~~). При предварительном просмотре и сохранении они будут автоматически заменены на ваше имя и дату.
Обращаем ваше внимание, что комментарии не предназначены для размещения ссылок на внешние ресурсы не по теме статьи, которые могут быть удалены или скрыты любым участником. Тем не менее, на странице комментариев вы можете сообщить о статьях в СМИ, которые ссылаются на эту заметку, а также о её обсуждении на сторонних ресурсах.
