В небытие, в пустоту: памяти жертв Холокоста
27 января 2018 года
Сегодня, 27 января, мы вспоминаем жертв Холокоста: в этот день в 1945 году советские войска освободили узников Освенцима. Философ и музыковед Теодор Адорно считал, что после Освенцима стихов писать нельзя. Но послевоенная история литературы – это мнение, конечно же, опровергает. О самом Освенциме написаны стихи.
«Холокост» значит «сожженный целиком». За этим словом стоит история систематического, планомерного истребления еврейского народа нацистами. Гитлер уже в 1919 году жаждал «окончательного решения еврейского вопроса». И в годы Второй мировой войны нацисты решением этого вопроса занялись по-настоящему. Холокостом, или Катастрофой, эти события стали называть после Войны, в конце 1950-х годов. А День памяти жертв Холокоста был установлен Генассамблеей ООН в 2005 году.
«Количество жертв нацизма измеряется семизначной цифрой, и несомненно, что непостижимая величина этой цифры облегчила участь тем, кто должен был жить дальше» («Страна без свойств», Роберт Менассе, австрийский писатель).
Жертвы Холокоста — шесть миллионов человек.
Абстрактная, непостижимая цифра. О таких цифрах, когда это касается жертв, мы предпочитаем забывать. Ведь думать об этом должно быть и страшно, и стыдно. Стыдно, потому что все мы вроде как люди интеллигентные, образованные, культурные, а вот оказалось, что «развитая, тонкая и чуткая чувствительность» не помешала в конце 30-х годов немцам стать озверевшими нацистами, всерьёз вознамерившимися весь остальной мир поделить надвое: на рабов и мертвецов.
Но забывать нам не дают книги. О трагедии Холокоста по-прежнему размышляют и пишут в разных концах света — писатели из Австрии и Венгрии, Германии и Италии, Великобритании и Франции, Северной Америки и стран бывшего СССР...
Если кто-то и не читал тех страшных страниц, где узнице концлагеря Софи Завистовской приходится выбирать, кто из её детей первым умрёт в газовой печи («Выбор Софи», У.Стайрон), то всё равно ведь все видели эти фильмы — «Выбор Софи» (А.Пакула, 1989), «Список Шиндлера» (Ст.Спилберг, 1993), «Пианист» (Р. Полански, 2002).
Тема Холоста постоянно с нами. И новых книг о Холокосте, к слову, так много, что обо всех и не успеешь рассказать.
- '«Два брата», Бен Элтон'
«Руки вверх, руки вниз, ноги вверх, ноги вниз» (Нелли Закс)
Холокост был следствием заурядного, бытового антисемитизма. Изначально концлагеря создавались не для евреев, и с 1933 по 1938 годы евреев среди узников было абсолютное меньшинство. А после «Хрустальной ночи» — массовых погромов синагог и еврейских магазинов по всей Германии и Австрии 9 ноября 1938 года, евреев стали отправлять в концлагеря тысячами, с космической скоростью приближая «окончательное решение».
Вот как ночь 9 ноября описывает англичанин Бен Элтон (роман «Два брата», 2012 год):
“Застрелили человека. Еще одного зарезали.
В Берлине не имелось еврейского гетто, евреи жили во всех столичных районах, и потому весь город стал свидетелем дикой истерической бойни.
Горел дом Фишеров.
Перед особняком орала, пела и плясала толпа. Дом уже разграбили....
Пожарные направили струи на дома по сторонам от особняка Фишеров.
— Что вы делаете! — закричал Отто. — Там люди горят!
— Уймись, парень! — оборвал его командир. — Если ты из “Напола”, должен знать директиву. Оберегать лишь немецкую собственность, еврейская пусть горит. Не понимаешь, что ли?”
В полыхающем доме Фишеров живёт возлюбленная этого Отто, её-то он и ищет. И будет искать всю жизнь, то находя, то снова теряя: виной тому Холокост.
А ещё у Отто есть брат Пауль. Братья родились в 1920 году в Берлине, и один из них немец, а второй — еврей. Мысль автора может показаться уж чересчур грубо выраженной в таком странном родстве немца и еврея, но факт в том, что все 500 страниц этого романа проглатываешь, не в силах оторваться или хотя бы отвлечься.
С началом войны концлагеря оказались переполненными: стало очень много военнопленных, особенно после вступления нацистских войск на территорию СССР. В 1942 году рядом с Освенцимом строят крематорий, рассчитанный на 800 трупов в сутки.
Ещё раз: в о с е м ь с о т в с у т к и. Только в одном лагере. «Немцы не могут победить в войне против англосаксов и славян. Но, вероятно, они ещё успеют выиграть войну против евреев», — говорит узник в романе «Зона интересов» (2014) другого англичанина — Мартина Эмиса.
«Зона интересов» — это Освенцим, он же Аушвиц, в романе обозначенный как Кат-Зет. В романе излагаются события, связанные как раз с возведением и запуском крематория. Дерзновение писателя Эмиса — дать наиболее полное описание устройства концлагеря. С этой целью о жизни лагеря нам доверительно, постоянно чередуясь, рассказывают три персонажа. Первый — это зондер, еврей-заключенный, работающий при газовых камерах и в крематории. Второй — офицер, ведущий в лагере светский и достаточно распутный образ жизни. Наконец, третий — Комендант лагеря Долль. Этот третий — несомненный подонок, нужный автору, кажется, не столько для того, чтобы понять психологию военных преступников наподобие Гитлера, Геббельса и прочих, сколько для того, чтобы не оставить у читателя ни малейших сомнений в их убогости и примитивности.
Этот роман невозможно читать без известного скептицизма, однако Эмису блистательно удаётся изобразить неизлечимое уродство убеждённых нацистов, травивших газом и расстреливавших людей тысячами, а затем — миллионами.
«Я свечусь, как те абажуры» (Сильвия Плат)
Есть ещё такая страница в истории Холокоста, которую постоянно опровергают и называют мифом. Что из человеческого жира делали мыло, а из кожи — абажуры и чемоданы. Миф или не миф, но символом нацистских зверств всё это может быть.
На этом символе фактически построен роман «Крайний» (2010) русской писательницы Маргариты Хемлин.
Герой романа — еврейский мальчишка, единственный чудом спасшийся от гитлеровцев и полицаев. Он растёт, пытается выжить, ищет в жизни место. Как-то вечером украинский полицай, в доме которого он оказывается, достаёт кусок мыла и говорит, что «евреи — муж с женой, из концлагеря, с ним хорошо расплатились. Не зажидились. Два куска мыла оставили. А мыло — первый сорт». И суёт мыло мальчишке в лицо:
"— Дывысь!
Передо мной заскакали немецкие буквы: REINES JUDEN FETT. ЧИСТЫЙ ЕВРЕЙСКИЙ ЖИР. Мыло из еврейского жира».
И мальчишка дивится, мыло забирает и возит с собой, а потом показывает цирюльнику с говорящим именем Израиль. И «Израиль... опять взял мыло, понюхал, послюнил палец, провел по открытой части.
Поднял на меня взгляд и говорит:
— Отмыться, значит, через нас хотят…"
«Не надо искать чистоту с цыганками-прабабками...» (Сильвия Плат)
Можно, конечно, всему этому не верить.
Вот другая история — в романе американца Джонатана Фоера «Полная иллюминация» (2002). Это был дебют 22-летнего Дж.Фоера, незамедлительно принесший ему успех и мировую славу.
Герои этого романа тоже, как у М. Хемлин, украинские евреи, но речь идёт уже о судьбе не одного человека, а целой деревни, или штетла, с вымышленным названием Трахимброд. С 1791 года, со дня, если не сказать, мгновения, в которое этот штетл возник, до 18 марта 1942 года, когда он был стёрт с лица земли.
Дж. Фоер рассказывает о трахимбродцах всё, вплоть до потаённых мыслей и снов. Любовь, скандалы, измены. Всё, как у людей. И удивительная, поразительная жизненная энергия, энергия зачатия и продолжения рода, выраженная автором через тот самый образ «полной иллюминации» — свечения любви, которое из далёкого XVIII века светило даже астронавту Армстронгу, космонавту Юрию Гагарину, да и светит по-прежнему, но нам в 2018-м разглядеть его уже трудно из-за светового шума мегаполисов.
Так вот, эту деревню в 1992 году пытается разыскать потомок одного из трахимбродцев, американец Джонатан Сафран Фоер (его зовут так же, как автора, потому что «Полная иллюминация» — постмодернистский роман, а там такое позволено). Для этого он нанимает проводников из местных — деда и внука Перчовых. Первые десятки страниц в этом романе написаны настолько юмористически, что даже трудно представить, что где-то дальше пойдёт речь о Холокосте. Комичны персонажи. Дед Перчов вроде бы слепой, поэтому его везде сопровождает собака-поводырь. При этом именно он всё время ведёт машину, потому что только у него есть водительские права. Внук Перчов — переводчик. Но его английский — чудовищный. (Здесь нужно отдать должное переводчику романа Василию Арканову, сумевшему сделать русскую речь этого героя такой же полной ошибок, ляпов и нелепостей и оттого смешной). Как говорит американец, «раньше я считал, что юмор — это единственный способ по достоинству оценить красоту и ужас мира, воспеть жизнь во всем ее многообразии. А теперь я считаю, что все наоборот. Юмор — способ укрыться от ужаса и красоты».
Но с юмором всё не так просто. По мере продвижения поисков Трахимброда комизм постепенно превращается в, скажем так, косм-изм. Слепой водитель и безъязыкий толмач не настолько странны, нелепы и непонятны, как история еврейской деревни. Героям никак не удаётся ничего узнать о штетле. Они в отчаянии. И тут они встречают старуху, которая готова всё им рассказать.
«Мы разыскиваем Трахимброд», — говорят они.
«О, — сказала она и разрешила слезам течь рекой. — Вы нашли его. Это я».
И потом они находят табличку:
«Этот монумент воздвигнут в память о 1204 жителях деревни Трахимброд, павших от рук немецкого фашизма 18 марта 1942 года».
И Перчов-младший на своём ломаном английском просит Джонатана Софрана Фоера:
«Я умоляю тебя нарисовать Трахимброд так, чтобы вы поняли, почему нас охватил благоговейный ужас. Там не было ничего. Изрекая «ничего», я имею в виду ничего, кроме двух домов, и дров на земле, и битого стекла, и детских игрушек, и фотографий. Изрекая, что там не было ничего, я хочу сказать, что там не было ни этих вещей, ни каких-либо других».
Но на этом роман, конечно же, не заканчивается.
- Немецкий писатель Ганс Зебальд в своих лекциях, недавно изданных на русском языке под общим названием «Естественная история разрушения», говорит: в концлагерях «сжигали несчетных узников из Берлина и Франкфурта, из Вупперталя и Вены, из Вюрцбурга и Киссингена, из Хилверсюма и Гааги, Намюра и Тионвиля, Лиона и Бордо, Кракова и Лодзи, Сегеда и Сараево, из Салоник и Родоса, из Феррары и Венеции — едва ли в Европе найдется место, откуда в те годы никого не депортировали в смерть».
«За нас думает фюрер!» (Элен Берр)
Последняя книга, на которой мне хотелось бы тоже остановиться более или менее подробно, — это «Дневник» Элен Берр за 1942-1944 годы, в прошлом году вышедший на русском языке в переводе Натальи Мавлевич.
Это документальная проза, и никакой композиции, кроме естественной хронологии событий, здесь нет, но оттого больший шок, оторопь, протест — против истории, конечно, — она в нас вызывает. Именно в этом «Дневнике» явственнее всего представлен феномен геноцида — травли и истребления конкретного народа, лишенного реальной возможности защищаться, бороться и сопротивляться.
Элен двадцать два года. Она изучает английскую литературу, пишет и защищает диплом, принимается за диссертацию, влюбляется — сначала в одного, но несерьёзно, как-то даже по-книжному, потом в другого — уже по-настоящему. Работает в общественной организации. Ходит на вечеринки и в гости — к друзьям, соседям, к бабушке. Играет на скрипке и даже даёт уроки. Обычная жизнь. С тем лишь отличием, что действие происходит в Париже 1942-1944 годов, то есть в период немецкой оккупации, а Элен Берр и вся её семья — французские евреи.
Дневникам предпослано два предисловия — от переводчика на русский язык и от лауреата Нобелевской премии — Патрика Модиано. В первом сообщается, что Элен Берр погибла в Освенциме в апреле 1945 года. Именно поэтому дневники эти, написанные увлекательно и легко (здесь мы всем обязаны переводчику), читать чрезвычайно трудно — разумеется, в смысле эмоций.
Вот, например, 6 декабря 1943 года Элен, обычно сдержанная, делает очень эмоциональную запись. Она радуется, что пришла открытка из лагеря Биркенау, датированная 25-м октября. «Наконец-то пробита стена молчания!» — восклицает она, не зная и не подозревая, что место отправления — Биркенау — это лагерь уничтожения с газовыми печами. «Знать, где они находятся! — пишет Элен. — Получить эту весточку — впервые после страшного отъезда. Хоть какая-то зацепка, а то ведь тычешься вслепую, не знаешь, что думать». Надежда обречённых... ««За нас думает фюрер!» Я не рискнула бы спорить с немцем, потому что уверена: он совершенно неспособен нас понять», но «дойти до того, чтобы считать своим долгом нечто несовместимое с совестью, справедливостью, добром и милосердием, — это несомненный крах всей нашей так называемой цивилизации».
Огромное значение для восприятия дневника имеет то, как он издан. Он снабжён обширным комментарием. Мне кажется, что именно сноски и создают то напряжение, от которого читатель не в силах сдержать слёзы. Да, читатель в курсе парижской жизни военных лет. Да, ему известны исторические факты: когда и чем кончится Война, кого осудят, а кто избежит наказания. Но всё дело в том, что читателю не дают забывать, что Элен погибнет в расцвете лет в Освенциме, а вот те, о ком она волнуется и даже не уверена, живы ли они ещё, на самом деле доживут до глубоких седин и мирно скончаются в своих постелях уже в фантастическом, невообразимом для Элен XXI веке.
Но она, как шесть миллионов её братьев и сестёр, навсегда останется в тех страшных годах, когда достаточным основанием для смертного приговора была не та форма ушей, или носа, полученная по наследству.
В конце я, следуя традиции, не могу не назвать произведения прошлых лет, повествовавшие о Холокосте.
«Бабий Яр» Евгения Евтушенко:
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому —
я настоящий русский!
Эпопея Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» (1959) и составленный Гроссманом вместе с Ильёй Эренбургом сборник документальных свидетельств против Холокоста «Черная книга» (1944).
Документальная немецкая проза: дневники Анны Франк, статьи Ханны Арендт.
Художественная израильская проза: рассказы Аарона Апельфельда, Исаака Башевиса-Зингера.
Романы американца Уильяма Стайрона «Выбор Софи» (1979), итальянца Примо Леви «Канувшие и спасённые» и «Человек ли это?», венгра Имре Кёртеса «Без судьбы»...
Хрестоматийные стихотворения американки Сильвии Плат — «Папочка»:
Паровоз, паровоз
Утаскивает меня, еврейку,
в Аушвиц, Бельцен, Дахау, в небытие, в пустоту.
Я уже разговариваю, как еврейка,
Может быть — я и верно еврейка...
Я не знаю, в каком году -
Ach, du...
Тирольские снега. Прозрачное венское пиво.
Не надо искать чистоту
С цыганками-прабабками...
(перевод Вас. Бетаки)
Её же — «Леди Лазарь» (1962):
Я свечусь, как те абажуры,
Тогда, в Германии
(Помните о войне?).
Те — из человеческой шкуры.
Моя правая нога — пресс-папье...
(перевод Вас. Бетаки)
Вошедшие в антологии стихи Нелли Закс:
О печные трубы
Над жилищами смерти, хитроумно изобретёнными!
Когда тело Израиля шло дымом
Сквозь воздух,
Вместо трубочиста звезда приняла его
И почернела.
Или это был солнечный луч?
(перевод Вл. Микушевича)
Кстати, Нелли Закс родилась в один год с Осипом Мандельштамом, но он погиб в 1938 году, а она только к 1960-м годам стала известным поэтом. По выражению Шведской академии, присудившей ей Нобелевскую премию по литературе, «из второстепенной немецкой поэтессы, писавшей о природе, она выросла в поэта, обретшего мощный голос, который достиг сердец людей во всем мире эхом еврейского мистицизма, протестующего против страданий своего народа».
В 1940 году её спасла от лагерей смерти Сельма Лагерлёф, автор «Чудесного путешествия Нильса с дикими гусями». С.Лагерлёф использовала всё своё влияние и связи для того, чтобы Нелли Закс получила шведскую визу и смогла покинуть нацистскую Германию — навсегда, в то время как вся её родня, кроме матери, даже жених — сгинули в концлагерях:
О какая смерть!
Когда все ангелы-хранители
с крыльями кровавыми
изодранными на колючей проволоке
времени висят!
Почему чёрный ответ ненависти
на бытие твое,
Израиль?
(перевод Вл. Микушевича)
Да.
«Почему чёрный ответ ненависти на бытие твое, Израиль?"
Да: почему?
Источники править
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии:В небытие, в пустоту: памяти жертв Холокоста
