Ночь «Воскресения»

27 декабря 2016 года

Одно дело — ездить в метро днём, когда все мысли направлены только на одно — поскорее добраться до цели, вырвавшись из объятий толпы. И совсем другое — оказаться в мраморном зале подземки ночью, когда уже не ходят поезда. У входа на станцию “Кропоткинская” столкнулись с парой последних пассажиров, которые по-дружески сообщили, что метро уже закрыто. Дневная жизнь любимого транспорта москвичей в половину второго ночи действительно была закончена. Зато начиналась другая — ночная, театральная.

Похоже, культурные тусовки в метро становятся традицией. Только за этот год здесь состоялся концерт классической музыки, урок йоги, шоу-лекция об изобретателе Николе Тесле. Теперь дошла очередь и до Льва Толстого с его романом “Воскресение”.

Примерно с середины лестницы мы дружно сказали “Ах!” Знакомая станция превратилась в настоящий театр со всеми его атрибутами, включая гардероб, буфет, расположившиеся в вагонах “Красной стрелы”, а также сценическое пространство и кресла зрительного зала. С этого момента возникло удивительное ощущение вневременного пространства, родившееся в соитии странного симбиоза будничного с высоким. Согласитесь, не каждый день, заходя в электричку, можешь выпить там чашечку кофе, бокал вина или отведать сочной клубники. После третьего звонка от стен и потолка зала отразился грохот.

Так открылся показ фрагментов пластического спектакля по роману Л.Н.Толстого “Воскресение”. Событие это можно назвать знаковым хотя бы потому, что состоялось оно в канун католического Рождества. Воскресение предполагает раскрытие лучших черт человека. Как бы далеко они не были запрятаны, вдруг наступает момент, когда подсознание извлекает их из глубин памяти и выводит наружу. В данном случае, постановку известного произведения можно назвать уникальной, потому что актёры в процессе действа не произносят ни слова. Только ритм, только жесты, только музыка, только пластика. Зрелище получилось воистину завораживающим ещё и потому, что его развитие происходит с одной стороны — на единой со зрителями площадке, с другой — отделяется от него некоей полупрозрачной сферой, в которой воссоздаётся коридор подсознания и всплывают воспоминания, формирующие как настоящее, так и будущее героев.

Режиссёр-хореограф Сергей Землянский уже хорошо известен зрителям полюбившимися и всегда аншлаговыми работами, в частности такими, как “Материнское поле” по книге Чингиза Айтматова, “Ревизор” по пьесе Николая Гоголя, “Дама с камелиями” по роману Алексндра Дюма-сына. В новом спектакле мастера видится продолжение именно темы “Дамы с камелиями” — судьбы куртизанки и её окружения. В интервью Сергей Юрьевич на вопрос, насколько актуальна сегодня эта тема, отвечает:

“Актуальнее трудно себе представить. В чём драматизм этой истории? — ни один человек не видел в Маргарите Готье женщину. Она для всех только красивая, дорогая игрушка. Женщина-аксессуар. Мы постоянно видим неравные пары. Конечно, это вопрос личного выбора каждого. И чем дальше, тем жёстче. Эмоции в подобных историях вообще не присутствуют, только расчёт. <…> На мой взгляд, у нас сейчас нет никакого светского общества, настоящей аристократии, которая готова на поступки. Есть исключительно купля-продажа и богатые люди, которые думают, что они — светское общество. Я не хочу делать эту мысль конкретной, но намёки на неё оставлю”.

Жанр, в котором выполнено “Воскресение”, относится к числу самых новых форм театрального искусства — “пластической драме”. Его начало упирается в древнейшие традиции человеческого общества.

“Две отрасли сознательного произведения рук существ вавилонского периода случайно попали в благоприятные условия и кое-что из них начало переходить из поколения в поколение…Одна из них дошла до… современности почти неизменной. Эта отрасль называется “священные танцы”, — писал Георгий Гюрджиев. Пляски смерти, всплыв из глубокой древности, на фоне эпидемий чумы в эпоху Средневековья превратились в символ потрясающей силы.

В социальном смысле этот танец, сродни смерти, уравнивал представителей разных сословий. Танец стал превращаться в спектакль, когда его начали исполнять по определенным правилам. Зародилась целая система условных обозначений, которая достигла апогея к началу двадцатого века. Если артист, например, проводил по лбу ребром ладони, словно показывая, что у него на голове корона, это означало “король”; если крестообразно складывал руки на груди, все понимали, что речь идёт о мертвеце; вытянутый безымянный палец руки, где обычно носят кольцо рассказывал, что герой хочет жениться или женат; волнообразные движения руками объясняли, что некто приплыл на корабле.

Уже в XVIII веке танец стал рассматриваться, как “наука о телодвижениях”, которая изменила развитие общества, направив его по другим рельсам, как мировосприятия, так и переосмысления роли наставников и законодателей ролевых игр. Фактически цех танцмейстеров занял ведущее место в формировании новой коммуникативной системы, которая позже заняла лидирующие позиции в быстро развивавшихся европейских обществах. Более того, если придворные только «играли короля», то танцмейстеру было дозволено короля лепить. Учитель танцев, таким образом, уподоблялся скульптору, пластически воплощавшему душу человека в материале его собственного тела. Он обучал походке, грациозно поднимать и опускать руки; кавалеров — правильно приветствовать дам, и дам соответственно им отвечать.

Так уж сложилось, что движение и развитие танца вперёд и вширь, захватывающее всё большие слои общества, всегда предшествовало некоей “культурной революции” самого общества, в хорошем смысле этого слова. Когда рушилась очередная Вавилонская башня эпохи и люди утрачивали способность слышать друг друга. Но язык телодвижений понятен без переводчика.

Стоит вспомнить хотя бы немое кино или спектакли-пантомимы в цирках, имевшие огромный успех среди публики в начале XX века. Поэтому неудивительно, что “пластическая драма” сразу получила признание в обществе, которое сегодня изо всех сил нащупывает и прокладывает новые пути и методы общения.

Ритм жизни, избыток информации, который по сути разобщил общество, заставил людей подходить к познанию мира в его молчаливом движении вперёд, не забитом “трескотнёй” дежурных, приевшихся фраз. Именно погружение в этот полупризрачный мир и предлагают режиссёр-хореограф Сергей Землянский, художник-постановщик Максим Обрезков, композитор Павел Акимкин, сценарист Владимир Моташнев и художник по свету Александр Сиваев.

“Для нас это своего рода большой театральный эксперимент, — говорит Сергей Землянский. — Мы решили поэкспериментировать с точки зрения хронологии событий, так как этот роман (“Воскресение”, прим. ред.) — роман-воспоминание, и он отчасти не является завершённым. Всё воспроизведение действия происходит не в хронологическом порядке — это лишь обрывки воспоминаний, действий, поступков”.

Для усиления эффекта Максим Обрезков поместил героев, которых исполняет актёрский курс Академии театрального и кинематографического искусства им. Н.С. Михалкова, в некие параллельные миры-коридоры, созданные с помощью плёнки. Она несколько затуманивает прошлое, извлекая и выводя оттуда на свет вначале несколько расплывчатые образы из недр памяти князя Нехлюдова и Катюши Масловой, которые трансформируют облик нынешних героев. Я бы сравнила это со спичками — если из коробки вначале извлекается белая палочка, то после вспышки, она чернеет, превращается в уголёк. Так и герои спектакля, сожжённые страстями жизни до состояния угольков, раздвинув плёнку-плен, вдруг получают глоток свежего воздуха из того мира, где они были собой и невольно пытаются прорваться к себе настоящим.

На сцене сталкиваются два начала, существующие в каждом человеке, — чёрное и белое. Именно их борьба, яростное отстаивание интересов замечательно отражены в парных и квартетных танцах. Конечно, это гротеск, но именно с его помощью лучше всего выражается невыразимое словами. Ожившее подсознание помогает зрителю не просто воссоздать картину душевной борьбы, но и самому стать её соучастником.

В танцах нет ни одной лишней детали. Всё продумано до мелочей. Каждая актёрская работа — от главных героев до массовки — несёт одну и ту же идею. Не зря же Землянский утверждает, что “массовка не функция, а очень важный элемент, где каждый вкладывает в общее. Если же кто-то из актёров не работает или халтурит, то это может обесценить усилия всего коллектива, из которого в этом случае пойдёт откачка энергии”. Именно единый механизм создаёт картину мира в его противоречиях, постоянной борьбе и изменениях. Когда движение каждого артиста работает на усиление эмоционального психологического фона, то вполне естественно, что к концу, апогею спектакля достигается эффект истинного катарсиса, который приоткрывает втянутому в действо зрителю собственную дверь в те самые миры, из которых вышли герои “Воскресения”. Этому также способствует удивительная акустика зала, не просто проникающая внутрь, но вызывающая полный резонанс с музыкой Павла Акимкина.

Вот теперь-то и настал черёд ответить на вопрос, который так волновал нас в самом начале — почему подземка? Понимаешь буквально сердцем — игра в метро — это символический ход, когда сначала спускаешься в лабиринт, который уводит в темноту, а потом поднимаешься по лестнице вместе с главным героем, к изображению Спасителя. Вдыхаешь морозный свежий воздух, тьма редеет и на тебя сверху смотрят звёзды.

Полная версия спектакля будет показана 11 января 2017 года в Московском Доме музыки.

Источники

править
 
 
Creative Commons
Эта статья содержит материалы из статьи «Ночь «Воскресения»», автор: Алла Мироненко, опубликованной Ревизор.ру и распространяющейся на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) — указание автора, оригинальный источник и лицензию.
 
Эта статья загружена автоматически ботом NewsBots в архив и ещё не проверялась редакторами Викиновостей.
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.

Комментарии

Викиновости и Wikimedia Foundation не несут ответственности за любые материалы и точки зрения, находящиеся на странице и в разделе комментариев.