Святочная неделя в литературе

26 января 2021 года

Рождество и святочная неделя на протяжении веков находят отражение в литературе, по каким характерным чертам можно узнать рождественский рассказ и какие перемены он застал за последние несколько столетий?

В основе обряда колядования, как и во многих старинных русских традициях, звучали отголоски язычества. Излюбленный обряд совершали в Николаев день (в народе Николы Зимнего). В Российской империи праздник означал, что рождественский пост окончен и наступает святочная неделя, отмечали 6 января (по старому стилю- 19). В этот день дети и молодёжь ходили по домам, пели песни и поздравляли соседей.

Можно подумать, что от названия праздника «Никола Зимний» и произошло слово «колядка». На деле же с его этимологией все куда сложнее — она до сих пор остаётся размытой. Как рассказывал Аполлон Коринфский в работе «Народная русь», в разных регионах страны слово имело разное значение. На юге и юго-западе «колядой» называли Святочную Неделю и само Рождество, а в Новгородской губернии так именовали гостинцы, которые дарили хозяева дома поющей ребятне. В Беларуси «колядовать» значило «Славить Христа», а вот в Смоленске и его окрестностях- «побираться».

Позже святки стали отмечать согласно церковному календарю. Традицию колядования попытались искоренить, но народ не послушался: слишком любили славяне ряженые шествия. И тогда верховные лица Церкви решили приурочить традицию к Рождественскому дню и Святочной неделе. Так всё сдвинулось на промежуток от Рождества до Крещения. Народ не обиделся: даты-то почти не изменились. Славянские святочные обряды проходили в начале зимы, новые, церковные — практически в те же сроки. Только колядовать ребятня теперь ходила после ночной или утренней службы в Церкви, а в праздничных колядках стали всё чаще славить Иисуса Христа.

«Христос родился не в палатах

И не в убранных домах.

Там не видно было злата,

Где лежал Он в пеленах.

Слава Рожденному,

В бедных яслях вложеному!».

Или:

Нынче Ангел к нам спустился

И пропел: «Христос родился!».

Мы пришли Христа прославить,

А вас с праздником поздравить.

Вот идём мы, пастухи,

Прощены нам все грехи.

К дому путь свой правим,

Христа Бога славим.

Традиция одаривать поющих юных гостей никуда не делась. Правда, в народе их стали звать не колядочниками, а христославами.

Несмотря на церковное влияние, отголоски старых традиций накрепко засели в массовом сознании.

У А.Коринфского, который цитировал старинное предание, ровно в полночь перед Рождеством открываются небесные врата, и Иисус Христос сходит на Землю, а рай открывает праведникам все свои сокровища и таинственные истины.

Для славян святки были временем, когда не только Сын Божий спускается с небес, но и всякая нечисть, злые потусторонние силы, становятся ближе к реальному миру. Святочная неделя всегда была связана с мистикой, загадкой, и именно поэтому считалась чуть ли не лучшим периодом для всевозможных гаданий и магических обрядов. Неспроста со сцены святочного гадания начинается известная баллада В. А. Жуковского «Светлана» (1813):

«Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

Слушали; кормили

Счетным курицу зерном;

Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат

И над чашей пели в лад

Песенки подблюдны».

Начало баллады хорошо передаёт атмосферу святочных вечеров того времени. В произведении Жуковского сплетаются отголоски староверских традиций — гадания на суженого, ходоки с того света (призрак жениха) — и христианские мотивы: икона Спасителя, перед которой Светлана молится в избе с гробом, белый голубь — святой дух, который садится на грудь мертвеца и не даёт ему восстать из гроба, да и сама мораль произведения — кто верует в Бога, от того он отведёт любые несчастья и исполнит все просьбы. Говорят же, что если кто-то молится в святую полночь, любое его желание исполнится.

Позже, в 1832-м году, мир увидела повесть «Ночь перед рождеством» Н.В. Гоголя, которая вышла во втором томе сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки». В гоголевском мирке не только очень колоритно передана самобытная атмосфера одного из украинских хуторов, но и не менее ярко проявляется идея о вмешательстве потусторонних сил в Рождественскую ночь. С самого начала в повести появляются чёрт и ведьма на метле, которые вмешиваются в жизнь обитателей хутора, а желание главного героя — любовь красавицы, изначально холодной и недостижимой, волшебным образом сбывается в Святую Ночь.

Таким образом, старинное поверье — вера в исполнение чудес в святки — прошла длинный путь. Сначала обычай закрепился в народе, а позже перекочевал в литературу. Сначала чудесное исполнение желаний было мотивом волшебных сказок из народного фольклора, а позже перекочевал и в авторские произведения. Гоголь и Жуковский были в числе первых русскоязычных писателей, кто положил в основу художественного произведения мотив христианского праздника.

В один ряд с волшебными сказками, которые выросли на фундаменте народных традиций, можно поставить и светские рождественские рассказы. Эта чисто европейская традиция родилась на Западе в середине XIX века. Пионерами жанра принято считать датского сказочника Ганса Христиана Андерсена, автора печальной рождественской сказки «Девочка со спичками», и британского романиста Чарльза Диккенса, подарившего миру «Рождественские повести». Самая известная фигура «Повестей» Диккенса — сварливый одинокий богач Эбенезер Скрудж, которого посещают духи святок — прошлых, нынешних и будущих, путешествуют и заставляют его стать добрее и изменить отношение к окружающим. Этот образ быстро растиражировался в массовой культуре, и Скрудж до сих остаётся одной из самых популярных рождественских героев в Европе.

Во второй половине столетия традиция светского рождественского рассказа пришла в Россию — в ногу с идеей светского празднования Рождества, как такового.

Правда, в России традиция слегка трансформировалась: здесь рождественские рассказы чаще писались не с развлекательной, а с поучительной целью, для детского и семейного чтения.

Через призму христианских мотивов русские писатели старались донести простые истины — о семейных ценностях, важности доброты, честности перед собой и окружающими, о торжестве веры в Бога.

Создание таких историй не требовало огромного писательского опыта или авторских изысков, и очень скоро писать незамысловатые рассказы для рождественских альманахов стали все, кому не лень.

Впрочем, выходили они и из-под пера у признанных классиков. В некоторых рождественских рассказах русских писателей можно даже проследить перекличку мотивов с зарубежными «оригиналами». Так, рассказ Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке» часто сравнивают с «Девочкой со спичками». И у Достоевского, и у Андерсена в центре событий — ребёнок, который замерзает на улице в Рождественскую ночь, замирает у витрины богатого дома и загадывает желание оказаться на радостном новогоднем празднике. На мгновение мечты у обоих детей сбываются: с каждой зажженной спичкой перед глазами девочки предстаёт новое светлое видение, а герой Достоевского оказывается на ёлке у Христа, у которого, по словам других детей, «всегда в этот день ёлка для маленьких деточек, у которых там нет своей ёлки». У Достоевского мальчик встречает умершую мать, юная продавщица спичек в сказке Андерсена в конце концов уходит вместе с призраком бабушки. Но, несмотря на иллюзию чуда, в конце концов, в обоих историях всё это оказывается лишь предсмертными видениями детей, замерзающих на улице.

На границе XIX и XX веков несколько рождественских рассказов написал Леонид Андреев. Один из самых известных — «Ангелочек» - был опубликован в 1899 году. Он рассказывает о гимназисте Сашке, парне с «непокорной и смелой» душой, который слывёт среди сверстников «злым мальчиком». Он отправляется на ёлку в дом богатых хозяев, и его отец, Иван Саввич, спившийся и засевший на дне, но добрый в глубине души человек, просит сына принести что-нибудь с праздника. На торжестве мальчику приглянулся восковой ангелочек с ёлки, и в ёлочной игрушке «он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди неживые». Он упрашивает хозяйку дома подарить ему ангелочка — сначала применяет упрямство и грубость, после — умоляет на коленях, и, наконец, получает заветную фигурку. Когда он приносит подарок домой, отец мальчика испытывает такое же потрясение: «Отец и сын не видели друг друга; по-разному тосковали, плакали и радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет человека от человека и делает его таким одиноким, несчастным и слабым». Фигурка ангела в рассказе Андреева выступает в роли того самого рождественского чуда, которое позволяет героям почувствовать что-то вроде божественного откровения. Ночью восковая фигурка тает и исчезает, оставляя у читателя вопрос: заканчивается ли на этом чудо, или всё только начинается, и отец с сыном, наконец, становятся на путь перемен.

Рассказ Андреева вдохновил тогда ещё юного поэта Блока, и через десять лет, в 1909 году, он написал собственную поэтическую интерпретацию «Ангелочка» - стихотворение «Сусальный ангел».

Николай Лесков, самобытный русский писатель, в 1886 году написал рассказ «Христос в гостях у мужика».

Герой рассказа, Тимофей Осипович, взрослый, начитанный мужчина, на протяжении всей жизни не может простить своего дядю, который обидел его много лет назад. Нетерпеливый по юности Тимофей тогда даже нацелил на родственника оружие — но, «по милосердию Создателя», только ранил его в руку. Разговоры о дяде герой мгновенно пресекает и не желает отвечать на вопросы о нём.

Однажды во сне к Тимофею является Иисус Христос и обещает прийти к нему в гости на Рождество. На радостях семья Тимофея устраивает пышное торжество, приглашает в гости множество людей — нищих, бедняков, больных — но самый главный гость так и не является. В середине праздника в дверь раздаётся стук, и перед гостями предстаёт дряхлый старик в лохмотьях — дядя Тимофея. На удивление семьи, герой не прогоняет странника, а приглашает его войти в дом и сесть за главное место, оставленное для Христа. Герой понимает, что сам Бог прислал ему этого гостя, и цитирует Библию: «Аще алчет враг твой — ухлеби его, аще жаждет — напой его». С тех пор дядя остаётся жить у Тимофея, и тот заботится о нём, как о самом почётном жильце дома.

В рассказ органично вплетены библейские мотивы — например, Тимофей перед сном читает евангельскую сцену об Иисусе и Фарисее, который не предложил страннику воды, чтобы омыть ноги. Также рассказчик ведёт с Тимофеем диалог, где призывает простить дядю, ведь милосердию учил Иисус. И, конечно, само появление Спасителя во сне героя здесь выполняет функцию рождественского чуда — ведь сон помогает герою встать на путь истинный и простить застарелую обиду, которая не даёт спокойно жить.

Присутствует мотив сна и в рассказе В. Короленко «Сон Макара». В центре действия стоит житель глухой якутской слободы, Макар — необразованный, пьющий мужичок, который еле-еле связывает два слова по-русски. Однажды, в канун Рождества, он отправляется в тайгу проверить, не попались ли лисицы в его ловушки, однако теряется в лесу и начинает замерзать. В своём последнем видении Макар встречает попа Ивана, умершего несколько лет назад, а позже предстаёт на суде перед неким Тойоном. Согласно якутской мифологии, Улу Тойон — это житель верхнего мира, правитель злых духов и покровитель шаманов. У Короленко же за личиной Тойона прячется сам Бог-Отец. Он взвешивает на своих весах праведные поступки и грехи Макара: Тойон обличает его в обмане, лени и пьянстве. Грехи явно перевешивают добрые дела, и божественный судья уже готов вынести свой вердикт, как вдруг появляется сын Тойона, аллегория на Христа, и приказывает Макару «сказать хоть что-нибудь». И происходит чудо: Макар на чистом русском начинает рассказывать, как всю жизнь его отовсюду гнали, как требовали от него, ничего не давая взамен, как он жил в голоде и холоде. Рассказ заставляет плакать всех, стоящих вокруг Тайона, попа, помощников Бога, а чаша грехов поднимается «всё выше и выше». Во «Сне Макара» можно проследить отчетливую аллюзию на библейские «чудеса Христовы»: стоит спасителю приказать необразованному мужчине говорить — и вот слова сами льются из его уст, позволяя ему исповедаться перед самим богом и очистить душу от грехов, потому что, как было сказано в Евангелие от Матфея, «каждому придётся давать ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься». Вторым же рождественским чудом здесь становится спасение «заблудшей души» героя.

Если присмотреться к совокупности рождественских рассказов, можно заметить, что большинство из них — это история от первого лица, свидетельство или воспоминание самого рассказчика. Как правило, чудо в рождественском рассказе — это обязательная часть истории, но читатель сам решает: принять ли его за чистую монету или найти ему реалистичное объяснение.

Иногда чудо в рождественском рассказе могло оказаться всего лишь удачным стечением обстоятельств, встречей героя с добрыми людьми, готовыми прийти на помощь (например, как в рассказе Саши Чёрного «Рождественский Ангел»), иногда — всего лишь сном героя (упомянутые ранее «Христос в гостях у мужика: и «Сон Макара»), а порой — даже мистификацией (как в чеховском «Художнике и чёрте»).

Христова ёлка у Достоевского — это лишь предсмертный бред брошенного ребёнка. Ангелочек Андреева тает и исчезает, не совершая никаких видимых чудес, и автор не рассказывает, изменилась ли дальнейшая жизнь Сашки и его отца.

У Лескова спасительный сон героя по-прежнему остаётся сном, а разговор с Сыном Божьим — это лишь диалог в сознании героя, который любил читать Евангелие на ночь. Читатель сам вправе решить, верить, что Иисус и правда заговорил во сне с простым мужиком, чтобы помочь ему стать лучше, или считать всю эту историю судьбоносным совпадением.

Также авторы часто делали главными героями рождественских рассказов детей, ведь их наивные фантазии так просто принять за свершившееся чудо, да и склонность принимать желаемое за действительное никто не отменял. По такой же логике события иногда разворачивались вокруг городских сумасшедших, которые могли принять свой бред за реальность.

Однако есть у таких рассказов неизменная черта: нравственно-поучительный характер. К концу рассказа герой проходит путь перемен и обязательно меняется в лучшую сторону. «Рождественское чудо», чем бы оно ни было, заставляет персонаж обернуться назад и принять решение стать лучше, добрее и правильнее. И не столь важно, чем это обусловлено: мистической ли атмосферой праздника или помощью ангелов, или самого Бога. Здесь важен именно результат, который, как правило, налицо. В развязке произведения становится понятно, почему с героем произошли все эти события, ради чего он прошёл этот путь, и как повлияло на него чудо.

В начале ХХ века в стране сменилась власть и произошла смена общественно-политических устоев. На Рождество упала тень государственного вето, и праздник был постепенно упразднён в СССР, а вместе с тем исчез и жанр рождественского рассказа. На передний план вышел другой зимний праздник — Новый год, а вместе с тем на этот день передвинулись все рождественские традиции: наряжать ёлку, обмениваться подарками, петь праздничные песни и, конечно, надеяться на чудо. И совсем скоро именно Новый год, взамен Святкам и Рождеству, стал в массовой культуре (в том числе и в литературе) тем днём, когда мечты героев сбываются, а чудеса сами находят тех, кто больше всего в них нуждается.

Автор: Алла Коняева

Источники править

 
 
Creative Commons
Эта статья содержит материалы из статьи «Святочная неделя в литературе», опубликованной Ревизор.ру и распространяющейся на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) — указание автора, оригинальный источник и лицензию.
 
Эта статья загружена автоматически ботом NewsBots в архив и ещё не проверялась редакторами Викиновостей.
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.

Комментарии

Викиновости и Wikimedia Foundation не несут ответственности за любые материалы и точки зрения, находящиеся на странице и в разделе комментариев.