Сергей Соловьёв: умевший самостоятельно мыслить
5 мая 2020 года
Сергей Михайлович Соловьёв (1820—1879) — русский историк, профессор Московского университета (с 1848), ректор Московского университета (1871—1877), ординарный академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук по отделению русского языка и словесности (1872), тайный советник, автор 29-томного труда «История России с древнейших времён» и родоначальник «государственнического» подхода к изучению истории России.
Сергей Михайлович Соловьев был сыном протоиерея, законоучителя Московского коммерческого училища Михаила Васильевича Соловьёва. Мать историка происходила из семьи мелкого чиновника, выслужившего дворянство, и тоже из духовных. В глобальном смысле историограф принадлежал к огромному классу разночинцев, давшему России в XIX столетии столько талантливых и незаурядных людей.
Отрок Сергей Соловьев получил фактически два образования — светское и духовное. В 8 лет его записали в Московское духовное училище с тем, чтобы религиозным предметам он учился в этом заведении, а по разным «материальным» — в коммерческом училище. С 3-го класса Соловьев был учеником Первой Московской гимназии. Воспитание в религиозной семье и среде сказалось на историософских взглядах будущего ученого: он осознавал гигантское значение религии для исторической жизни народов. Применительно к России это было православие.
Выпускник гимназии с серебряной медалью Сергей Соловьев поступил на историко-филологическое отделение философского факультета Московского университета. Уже тогда он живо интересовался историей. В университете любимый предмет Соловьева, русскую историю, читал Михаил Петрович Погодин. Этот славянофил и консерватор строил лекционный курс по «Истории государства Российского» Карамзина. Юного Соловьева такой подход не удовлетворял. Как он сам объяснял, «Карамзин наделял одними фактами, ударял только на чувство». Переворот во взглядах молодого человека произвела книга Эверса «Древнейшее право Руссов», реконструировавшая взгляд на родовое устройство древних русских племён. Соловьёв отмечал, что «Эверс ударил на мысль, заставил думать над русской историей». Также он скромно говорил о себе, что «родился историком».
В университете Соловьев тянулся к лекциям Тимофея Грановского, читавшего курс истории Средних веков. Считается, что именно курс Грановского внушил Сергею Михайловичу понимание необходимости изучать русскую историю в тесной связи с судьбой других народностей и в контексте духовной жизни (не только религии, но и права, политики, этнографии и литературы). Грановский оставался научным руководителем Соловьёва долгое время, когда тот уже сам стал научной величиной. Что не мешало и наставнику признавать мощь своего воспитанника. Не кто иной, как Грановский на приход Соловьева в Московский университет сказал: «Мы все вступили на кафедры учениками, а Соловьев вступил уже мастером своей науки».
В 1842 году Сергей Михайлович окончил университетский курс и поступил на службу домашним учителем к детям графа С. Г. Строганова. С этим благородным семейством историк уехал на два года за границу, что расширило кругозор молодого ученого, ибо он посещал там лекции выдающихся историков современности.
Вернувшись в Россию, в 1845 году Соловьёв защитил магистерскую диссертацию «Об отношениях Новгорода к великим князьям». Он занял в Московском университете в должности адъюнкта кафедру русской истории, остававшуюся вакантной после ухода Погодина. Работа о Новгороде продемонстрировала окружению Сергея Соловьёва мощь и силу его научного мышления и самостоятельность воззрений на ход русской истории. Следующая работа Соловьёва была написана за год и окончена летом 1846 года. То была «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома», которая стала докторской диссертацией Сергея Михайловича и принесла ему должность экстраординарного профессора. В 1850 году он был утверждён в звании ординарного профессора Московского университета.
В 1851 году свет увидел первый из 29 томов «Истории России с древнейших времен» — главного труда жизни Сергея Соловьёва, увековечившего его имя в исторической науке. Над «Историей России с древнейших времён» автор неуклонно работал 30 лет. Первый том её писался три года. С 1851 года Соловьев выдавал каждый год по тому. Как ему это удавалось при большой преподавательской нагрузке, остается загадкой. Последний, 29-й том, вышел в 1879 году, уже после смерти историка. «История России с древнейших времен» выдержала с тех пор массу переизданий и до сих пор считается одной из самых авторитетных исторических хроник. В первую очередь — благодаря полноте изложения событий русской истории с упором на внешнюю политику и, так сказать, историю фактическую, действий, а не психологии. Ученик Соловьева, небезызвестный Василий Ключевский, сделает следующий шаг в постижении исторической науки и введет в ее оборот понятия «исторического портрета», «исторической психологии нации». Сегодня последнее мы чаще зовем ментальностью.
Ни один из русских историков, ни до Соловьёва, ни после него не поднимал ТАКОГО хронологического пласта. Соловьев описал жизнь и быт русского народа на протяжении двадцати трех столетий. Начал в V веке и закончил 1774 годом, правлением матушки Екатерины. Также он создал первую периодизацию российской истории (Карамзин, напомним, элементарно строил ее по правителям). Соловьёв в истории России установил четыре крупных раздела, с которыми и сегодня не поспоришь, разве что последнюю эпоху все приходится продлевать:
Господство родового строя — от Рюрика до Андрея Боголюбского;
От Андрея Боголюбского до начала XVII века;
Вступление России в систему европейских государств — от первых Романовых до середины XVIII века;
Новый период России.
На этих представлениях, заложенных Сергеем Соловьевым, зиждилась первая русская историографическая школа. По определению профессора В. И. Герье, «История» Соловьёва есть национальная история… Монументальный труд Соловьёва впервые схватил существенные черты и форму исторического развития нации <и отметил> три великие инстинкта русского народа, без которых этот народ не имел бы истории, — его политический, религиозный и культурный инстинкты, выразившиеся в преданности государству, в привязанности к церкви и в потребности просвещения». По сути, если он и не первым указал на преобладающую роль государственного начала в русской истории, то подчеркнул истинное взаимодействие этого начала и элементов общественной жизни.
Конечно, есть свои «но». По изложению «История России…» Соловьёва утомительна даже для специалистов, уж не говоря о массовом читателе. Часто изложение событий становится пересказами летописей, что обычно встречается у него в допетровских периодах. В массе деталей и фактов тонут оригинальные исторические идеи и стоящие уважения рассуждения автора. Но что поделать! Сергей Соловьев ни в коем случае не был «беллетристом», не считал возможным приукрашивать собственные знания даже для студенческой аудитории. Любимый ученик Василий Ключевский так описал своего патрона за лекцией: «Он именно говорил, а не читал, и говорил отрывисто, точно резал свою мысль тонкими удобоприемлемыми ломтиками <…> Чтение Соловьева не трогало и не пленяло, не било ни на чувства, ни на воображение, но оно заставляло размышлять. С кафедры слышался не профессор, читающий в аудитории, а ученый, размышляющий вслух в своём кабинете». Важнейшее для этого предмета слово «историчность» (связь явлений, последовательность исторического развития, общность его законов) Ключевский услышал именно от Соловьева.
В 1856—1869 годах Сергей Михайлович Соловьёв был деканом историко-филологического факультета Московского университета. С 1871 года состоял ректором университета. На этом посту он отстаивал интересы науки и принципы университетской автономии. Соловьев ушел с поста ректора в 1877 году, когда намерения реформ породили волнения в университетской среде, по собственному желанию. Его коллега Борис Чичерин в ту пору говорил, что Соловьева из университета «выжили», и называл фамилии тех, на ком, по его мнению, лежит вина. Но сам Соловьев нормально себя чувствовал в качестве «стороннего преподавателя» университета. К тому же он читал курс русской истории членам императорской семьи, в том числе великому князю Александру Александровичу, будущему императору, был инспектором Московского Николаевского института, а в 1870-х годах — директором Оружейной палаты.
Весной 1879 года ученый вообще оставил службу и возглавил Московское общество истории и древностей Российских. Но на тот момент историку оставалось жить около полугода. 4 октября 1879 года Соловьев скончался и нашел последний приют в Новодевичьем монастыре.
Сергей Михайлович Соловьев дал жизнь дюжине детей, четверо из которых умерли в младенчестве. Выжившие дети внесли солидный вклад в историю русской культуры. Всеволод Сергеевич Соловьёв (1849—1903) — был почитаемым до революции автором исторических романов и хроник. Мария Сергеевна Соловьёва (1863—1919) стала детской писательницей и мемуаристкой. Поликсена Сергеевна Соловьева (1867—1924) прославилась как поэтесса и художница.
Больше всех потомков историка известен Владимир Сергеевич Соловьёв (1853—1900) — один из крупнейших русских религиозных философов, которому глубокая посвященность философии не мешала быть также поэтом, публицистом и весьма язвительным литературным критиком. Ему принадлежали, в частности, глумливые «Пародии на русских символистов».
Горизонты вертикальные
В шоколадных небесах,
Как мечты полузеркальные
В лавровишенных лесах.
Призрак льдины огнедышащей
В ярком сумраке погас,
И стоит меня не слышащий
Гиацинтовый пегас.
Мандрагоры имманентные
Зашуршали в камышах,
А шершаво-декадентные
Вирши в вянущих ушах.
Сергей Соловьев умудрялся сохранять научную отстраненность посреди самых бурных общественных течений. Живя в пору яростных «баталий» славянофилов и «западников», он не примыкал ни к тем, ни к другим. Такую же «центристскую», объективированную позицию Соловьев занимал во всех научных изысканиях. Примером тому может служить его отношение к самой, возможно, одиозной исторической персоне среди русских царей — Ивану Грозному.
Не секрет, что в последнее время в России предпринимаются попытки всячески «обелить» Грозного — порой не только оправдать его репрессии, а вообще доказать, будто бы их не было. Вина за «искажение фактов» современными публицистами возлагается почему-то… на Николая Карамзина, историка крайне монархических взглядов, для которого исторический процесс есть смена властителей и чередование их воль. Недаром насмешливый фрондер Пушкин про «Историю государства Российского» Карамзина запустил эпиграмму:
«В его „Истории“ изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута».
Конечно, обвинения в «очернении» — в большинстве своем от незнания. Увы, немногие читают дореволюционных историков в подлинниках… Проведем краткий исторический экскурс в честь двухсотлетия видного русского историографа.
Что касается Ивана IV, то Карамзин пишет о нем не так однобоко, как принято считать и даже — о ужас! — как можно подумать по его любви к «прелестям кнута». Он признаёт заслуги государя, создавшего опричнину, перед народом и отечеством и фиксирует любовь к Грозному простолюдинов. Но и о его жестокости не может умолчать. Две характерные цитаты из его «Истории государства Российского»: «Вероятно ли, чтобы государь любимый, обожаемый мог с такой высоты блага, счастия, славы низвергнуться в бездну ужасов тиранства? Но свидетельства добра и зла равно убедительны, неопровержимы; остается только представить сей удивительный феномен в его постепенных изменениях». Карамзин видит истоки жестокости Грозного в его тяжёлом детстве и скверном воспитании; развивалась личность, поражённая глубинными юношескими «комплексами», в сторону болезненного эгоцентризма (в политике это обычно называется типичным стилем поведения авторитарного правителя). И вот, вынужден констатировать Карамзин, Иван Грозный отверг всех советников и стал единолично решать все проблемы в государстве. «Москва цепенела в страхе. Кровь лилася; в темницах, в монастырях стенали жертвы; но… тиранство еще созревало: настоящее ужасало будущим! Нет исправления для мучителя, всегда более и более подозрительного, более и более свирепого; кровопийство не утоляет, но усиливает жажду крови: оно делается лютейшею из страстей».
И всё-таки изо всех российских историографов Карамзин… наиболее лоялен к Грозному. Он отмечает достоинства самодержца Ивана: веротерпимость (за исключением иудаизма), уважение к искусствам и наукам, открытие по стране церковных школ, «где и миряне учились грамоте, закону, даже истории, особенно готовясь быть людьми приказными, к стыду бояр, которые еще не все умели тогда писать. — Наконец, Иоанн знаменит в истории как законодавец и государственный образователь». Завершает Карамзин главу об Иване тирадой: «В заключение скажем, что добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех царств могольских: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы царя-завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования». Николай Михайлович Карамзин не стремится замалчивать добрых качеств и успехов Ивана Грозного как русского царя — так в чём же его «клевета»?.. В том, что он не хочет полностью обелять образ Ивана Грозного?..
Все крупные русские ученые отзывались о Грозном… куда хуже Карамзина. Василий Ключевский в «Кратком курсе по русской истории» ответил монархисту: «Иоанн двоится в глазах Карамзина; было два царя Иоанна: один, царствовавший до 1560 года, герой добродетели, другой — неистовый кровопийца, свирепствовавший с 1560 года. Такой взгляд на исторического деятеля отразился и на общей оценке его деятельности, сделанной историографом. Карамзин признает за Иоанном много правительственных доблестей, деловитость, веротерпимость, любовь к просвещению, талант законодателя и государственного организатора. Тем не менее, царствование Иоанна, одно из прекраснейших по его началу, историограф ставит по его конечным результатам наряду с монгольским игом и бедствиями удельного времени».
А уж каких слов удостоили первого русского царя М. П. Погодин, Д. И. Иловайский и Н. И. Костомаров!.. Политические взгляды этих историков настолько разные, что причесать их под одну гребёнку и найти идеологическую причину неприятия Грозного не получится. Михаил Погодин — сын крепостного, придерживавшийся в науке консервативных взглядов, славянофил, разрабатывавший идеи панславизма и пересказывавший на лекциях «Историю государства Российского» от князя к князю и от царя к царю. Он назвал Ивана Грозного «громким ничтожеством».
Дмитрий Иловайский — умеренный консерватор, монархист, русский националист, противник норманнской теории и революционного движения, которое в его глазах выглядело следствием интриг инородцев, сказал о Грозном: «Наряду с тиранством и самодурством Ивана IV, видим у него черты замечательной подозрительности, трусости и малодушия».
Николай Костомаров может считаться представителем революционных воззрений, и из его уст ожидаемо звучит: «Напрасно старались бы мы объяснить его злодеяния каким-нибудь руководящими целями и желанием ограничить произвол высшего сословия; напрасно пытались бы мы создать из всего образ демократического государя. … люди высшего звания в московском государстве совсем не стояли к низшим слоям общества так враждебно, чтобы нужно было из-за народных интересов начать против них истребительный поход».
Но Сергей Соловьёв стоит в этом ряду на особицу. Оценивая роль личности в истории, он считал неуместными, при изображении деятельности какого-либо исторического лица, «как чрезмерные похвалы, так и неумеренные порицания». Отрывать деятельность одного исторического лица от исторической деятельности целого народа он считал нарушением священной для него историчности. Зревший в корень и, так сказать, панорамно, Соловьев оправдывал появление опричнины и последовавший за тем террор борьбой «нового» со «старым»: своеобразием исторического момента и государственными интересами. То есть ярым «противником» Грозного его называть нелепо. Но он не закрыл глаза на то, что Грозный развязал репрессии против части собственного народа. Не перечитать ли современным публицистам работы основоположников российской историографии?.. Современное поколение россиян нуждается в умении самостоятельно мыслить. Чтение «Истории России с древнейших времен» способно сформировать такой навык.
Источники
править
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии
Если вы хотите сообщить о проблеме в статье (например, фактическая ошибка и т. д.), пожалуйста, используйте обычную страницу обсуждения.
Комментарии на этой странице могут не соответствовать политике нейтральной точки зрения, однако, пожалуйста, придерживайтесь темы и попытайтесь избежать брани, оскорбительных или подстрекательных комментариев. Попробуйте написать такие комментарии, которые заставят задуматься, будут проницательными или спорными. Цивилизованная дискуссия и вежливый спор делают страницу комментариев дружелюбным местом. Пожалуйста, подумайте об этом.
Несколько советов по оформлению реплик:
- Новые темы начинайте, пожалуйста, снизу.
- Используйте символ звёздочки «*» в начале строки для начала новой темы. Далее пишите свой текст.
- Для ответа в начале строки укажите на одну звёздочку больше, чем в предыдущей реплике.
- Пожалуйста, подписывайте все свои сообщения, используя четыре тильды (~~~~). При предварительном просмотре и сохранении они будут автоматически заменены на ваше имя и дату.
Обращаем ваше внимание, что комментарии не предназначены для размещения ссылок на внешние ресурсы не по теме статьи, которые могут быть удалены или скрыты любым участником. Тем не менее, на странице комментариев вы можете сообщить о статьях в СМИ, которые ссылаются на эту заметку, а также о её обсуждении на сторонних ресурсах.
