Сказки, не ставшие былью

24 июля 2018 года

Любовь между учителем и ученицей – пожалуй, трудно придумать более избитый и банальный сюжетный ход, но даже откровенный штамп полностью утрачивает свою вторичность, если окажется в окружении волшебных сказок, суровой реальности и исторических хитросплетений. Именно так происходит в новом романе Гузель Яхиной «Дети мои». Её дебютная книга «Зулейха открывает глаза», промчавшись по российской литературе, подобно эшелону, увозящему ссыльных на берега далёкой Колымы, напомнила о припорошенных историческим беспамятством трагедиях, явила тёмные и светлые стороны человеческой натуры. Яркое начинание было отмечено сразу несколькими престижными литературными премиями, а вокруг писательницы сгустилась атмосфера ожидания: что будет дальше? сможет ли она повторить грандиозный успех? не окажется ли второй роман бледной тенью первого?

Между двумя книгами обнаруживается немало общего: действие затрагивает 30-е годы прошлого века, в основу сюжета положены судьбы народов Поволжья, повествование неудержимо дрейфует от реализма к мифологии. Помимо внешнего антуража отмечается и сходство более глубокого, внутреннего характера — тяга к замкнутым, герметичным, оторванным от мира локациям, в которых происходят события, отражающие трагедию отдельного человека и целой страны. По сюжетам проносятся тени сказочности — некоторые ситуации откровенно выпадают из правды жизни (больные исцеляются, злодеи проявляют милосердие, слабые обретают силу), но почему-то они оказываются глубже, убедительнее, достовернее документальной точности и детального реализма. Если в «Зулейхе…» мифологичность лишь отдалённо проскальзывает на заднем плане, то в «Детях…» она вынесена в самый центр.

Якоб Бах, скромный учитель из поволжской колонии Гнаденталь, становится репетиром для дочки богатого хуторянина. Семейство собирается переезжать в Германию — подыскивать девушке мужа, а юная Клара не владеет немецким и не отличается особым умом. Занятия проходят в суровой обстановке: малого того, что за ними присматривает молчаливая старуха Тильда, так ещё и ученица отгорожена непроницаемой ширмой. Бах не только преподаёт девушке основы грамматики и историю литературы, он ещё и рассказывает ей о жизни и особенно о милом сердцу Гнадентале. Между ученицей и учителем завязывается трогательная переписка на полях учебников, а после вспыхивает пламенная любовь. Во время переезда в Германию девушка сбегает от отца и остаётся жить у Баха. Гнадентальцы встречают пару недовольством и непониманием, из-за чего влюблённые вынуждены перебраться на опустевший хутор. В стране происходят великие потрясения — новая власть «отменила небо, объявила солнце несуществующим, а земную твердь заменила воздухом», но перемены остаются для Баха и Клары незамеченными. Впрочем, даже оторванность от мира не избавит от необходимости хлебнуть отмеренную долю лиха. Стремительное течение истории захлестнёт даже уединённый хутор, принося беспомощность, насилие и смерть. Рождение новой жизни не в силах перевесить всех злоключений, но, чтобы не дать ей угаснуть, Бах вынужден налаживать контакты с внешним миром. Партийный начальник Гофман, желающий побольше узнать о местном населении, готов платить ему продуктами за пословицы, песни, исторические факты. Особенно чудаковатого горбуна интересуют сказки, слегка переделанные в угоду изменившимся реалиям, - с их помощью он рассчитывает вдохнуть жизнь в мёртвую конструкцию нового мира.

Интерес строителя коммунизма к фольклору вполне объясним стремлением «сказку сделать былью». Вот только слишком поздно приходит понимание, что практически в каждой волшебной истории «вставали в полный рост человеческие пороки и слабости, вершились преступления, случались крушения и катастрофы». Сказки пронизаны дыханием смерти от зачина до концовки. Прежде чем влюблённые обретут счастье, а на полях созреет богатый урожай, немало людей погибнут в муках, и среди них не только злодеи. Иногда сказкам лучше оставаться на бумаге, но они упорно воплощаются в жизнь и «трагичных моментов, страшных эпизодов, кровавых сцен» в них оказывается гораздо больше. Как сказочному сюжету не вырваться из костлявой хватки смерти, так и маленькому человеку не сбежать от большой истории. На хуторе Баха возникает замкнутый мирок, в котором практически ничего не известно о событиях, изменивших как всю страну, так и в близлежащий Гнаденталь. Даже летоисчисление ведётся не по календарю, а по самым ярким впечатлениям из редких вылазок к людям: Год Разорённых Домов, Год Безумия, Год Нерождённых Телят, Год Голодных, Год Мёртвых Детей… Даже полная изоляция от мира не позволяет сбежать от водоворота эпохи — он всё равно затягивает на самую глубину, на устланное мертвецами дно.

В романе тесно переплетены вымысел и реальность, сказка и быль, исторические факты и смелые фантазии. Далеко не всегда понятно, где кончается суровая правда и начинается неудержимый полёт воображения. Баху кажется, что придуманные им истории воплощаются в реальность, но действительно ли так происходит или живущий на отшибе шульмейстер слегка повредился рассудком? Финальное шествие по дну Волги — это переход в иной мир, где злополучные сказки всё-таки станут явью, погружение в неумолимую реку времён или околосмертное видение, обошедшееся без банальностей вроде света в конце тоннеля? Не только сюжет, но и язык романа балансирует между мифом и реальностью. Иногда авторскую речь захлёстывает менторский тон школьного учебника, и тысячи трагических судеб оборачиваются сухой статистикой. Гораздо чаще в повествование врывается причудливая сказочная образность. Внешность владельца хутора Удо Гримма складывается из «пищевых» метафор, а колхозные «тракторята» кажутся живыми существами.

Из сюжетной линии романа выбиваются несколько эпизодов, повествующих о вожде. Этот персонаж не называется по имени, но даже человек, прогулявший все уроки истории, узнает грандиозную фигуру, выписанную столь же ярко и зловеще, как в знаменитых строчках Мандельштама: «его толстые пальцы, как черви, жирны, и слова, как пудовые гири, верны». Персонажи романа изображены очень подробно, детально, реалистично — все они живые люди со своими надеждами, заблуждениями, странностями: и мечтающий изменить мир горбун Гофман, и жаждущая новых впечатлений Анче, и живущий страхом Бах, и отказавшийся от бродяжнической воли беспризорник Васька… Вождь же, несмотря на наличие у него мыслей, желаний, видений, на человека непохож. Он скорее производит впечатление идола, некой материализовавшейся идеи — ведь именно идеи вращают колесо истории, корёжа судьбы живых, настоящих людей.

Знакомясь с книгой «Дети мои», можно одновременно прочитать исторический роман о тяготах, выпавших на долю населения Немецкой Республики, мудрую притчу о маленьком человеке и большой истории, постмодернистский текст, где тень гамельнского крысолова не менее опасна, чем тяжёлая поступь всесильного вождя. Такая неопределённость пугает, но поддаваться страху не надо — лучше смело перелистнуть страницу и с головой уйти в эту удивительную книгу.

Источники править

 
 
Creative Commons
Эта статья содержит материалы из статьи «Сказки, не ставшие былью», автор: Александр Москвин, опубликованной Ревизор.ру и распространяющейся на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) — указание автора, оригинальный источник и лицензию.
 
Эта статья загружена автоматически ботом NewsBots в архив и ещё не проверялась редакторами Викиновостей.
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.

Комментарии

Викиновости и Wikimedia Foundation не несут ответственности за любые материалы и точки зрения, находящиеся на странице и в разделе комментариев.