Три в одном: новые балеты в Музыкальном театре

6 апреля 2018 года

Совершенно разные по языку танца, эти одноактные постановки – плод художественной политики руководителя балета МАМТа Лорана Илера. Бывший премьер Парижской оперы прививает труппе вкус и умение работать с разными танцевальными техниками и стилями.

«Призрачный бал» Дмитрия Брянцева — давний хит театра, после премьеры в 1995 году отмеченный и публикой, и критикой. Спектакль стал неожиданностью: Брянцев (тогда глава балета МАМТа) ранее предпочитал так или иначе «отанцовывать» сюжеты. И вдруг поставил так называемый «бессюжетный» балет. Хотя и сделанный по заветам великого хореографа Джорджа Баланчина, сказавшего, что, если на сцене мужчина и женщина - это уже сюжет. В «Бале» таких сюжетов (т. е. танцующих пар) - пять. Их взаимодействие образует «мета-сюжет», в котором, под музыку Шопена и колыханье тюлевых занавесок на заднике, решаются сразу несколько художественных и эмоциональных задач.

Чтобы оттенить главную тему - «мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает» - сценограф и художник по костюмам Владимир Арефьев нарядил безымянных персонажей балета в платья и рубашки разных цветов, у каждой пары — цвет свой. И когда мы видим, как сиреневое разлучается с сиреневым, а желтое с желтым, чтобы прильнуть к розовому, голубому или зеленому, нам ясно , что разлука началась, и длится, а встреча двух половинок целого — будет ли она вообще? Пластическое томление и акробатика, слитые Брянцевым в единый поток, бросают танец в плавание по эмоциям, давая участникам влечение друг к другу и сумятицу неопределенности. А также - печаль и восторг, и всё, что лежит между этими полярными чувствами. Многозначность неоклассических па - прекрасная возможность с таким диапазоном поработать. А связки между дуэтами решены с помощью шопеновских мазурок, собирающих персонажей вместе.

Есть еще один слой восприятия, связанный с историей балета. Ключевые слова тут — «романтизм «Жизели», «Михаил Фокин и его « Шопениана», «неоклассика Роббинса». Когда современный артист и внутри романтизма - и одновременно снаружи, как бы вспоминая о нем. И играя со стилем. Плюс обморочные падения дамы на руки партнера (привет «Даме с камелиями» Ноймайера) и поддержки разного рода, придающие бесплотной элегии возвышенную (иной раз в прямом смысле) чувственность и вкус телесности.

Если бы танцовщики МАМТа больше вникали в детали, лучше слушали музыку (оркестр под управлением Феликса Коробова) и больше обращали внимания на работу корпуса (что необходимо всегда, а тем более - в неоромантике) — было бы совсем прекрасно. Но пока они танцуют слишком сухо и формально, с какой-то отстраненной «любезностью». Просто проговаривая текст. Без подразумеваемой предложенными хореографическими обстоятельствами, эмоциональной «дымки». Лишь Оксана Кардаш, с ее врожденной музыкальностью, показала пример, как нужно исполнять «Призрачный бал».

Марко Гёке и его балет «Одинокий Джордж» - совсем другая история, если взять пластический визуальный ряд, но почти та же, если рассматривать весь балетный вечер как триптих об одиночестве.

Кто такой Гёке? Хореограф из Германии, танцевал в балете Оперы Берлина, там начал ставить. Был назначен штатным хореографом Штутгартского балета. Ставил для знаменитого Нидерландского театра танца и прочих европейских компаний. «Одинокий Джордж» был впервые представлен в мае 2015 г. в Дуйсбурге балетной труппой Немецкой оперы на Рейне. В постановке звучит трагический Шостакович, его Восьмой струнный квартет в переложении Рудольфа Баршая для камерного оркестра. Название балета - «Одинокий Джордж» - связано с нешуточной драмой. Так звали черепаху, которая жила на Галапагосских островах и была последним представителем своего вида. Шесть лет назад Джордж умер в одиночестве.

Но хореограф не ставил себе задачу сделать спектакль о животных или о необходимости беречь природу. Он использовал сюжет о Джордже для балета о человеке. «Одиночество — основная человеческая трагедия, и ее можно осознать и прожить в выразительном танце. Я чувствую, что тело — это тюрьма: неспособность выйти из наших тел — та отправная точка, с которой начинается отчаяние в моих движениях». Гёке, сказавший это, намеревался рассказать нам о нашей уязвимости. Со своей фирменной пластикой, похожей на гимнастику для суставов. Когда главное внимание сосредоточено на движениях рук, кистей и локтей, работающих как поршни и как «сверла» пространства. А ноги, голова и корпус асинхронны по амплитуде «невзаимных» движений и по отношению к музыке. Всё это направлено на создание «тюремности». Правда, выбор музыки Гёке, кажется, подвел. Мощь Шостаковича так велика, так «космична», так исчерпывающе выразительна, что однообразно-нервные подергивания тел ничего к ней не добавляют. Тела кажутся совсем необязательными. И, страшно вымолвить, не особо нужными. Хотя исполнители добросовестно выучили все движения, вплоть до трепетаний пальцев. И так же добросовестно их исполнили.

Охад Нахарин дал театру одну из версий своего давнего балета «Минус 16». Это, как поясняют в театре, некая базовая модель, в которой могут быть изменения и прибавления. Ведь израильский хореограф с мировой репутацией, почти уже в статусе «живого классика», любит делать миксты своих прежних работ. Этот балет - не исключение. Все, что публика увидела на московской премьере, такой коллаж разноплановых номеров, есть не только в старом «Минусе», но было и в постановках «Анафаза» и «Дека Данс», ранее привозимых в Россию на гастроли труппой Нахарина «Батшева». Главное тут — отвязный, веселый драйв, с атмосферой дискотеки, в которую заманивают зрителей, причем буквально, вытаскивая народ на сцену, где совместный пляс вместе с профессионалами стопроцентно обеспечивает спектаклю успех. И как ему не быть, если в зал спускаются танцовщики и, беря людей за руки, приглашают всех, кто попадется, двигаться вместе с ними, под хохот и аплодисменты прочей публики? А из задних рядов кричат «мы вам завидуем».

Есть и прочие притягательные (читай - зрелищные) вещи. Например, начало, еще в антракте, когда публика возвращается в зал, чтобы рассаживаться под вихляния кудрявого мальчика в черном пиджаке. Или слегка эротический дуэт на музыку Вивальди, со сладчайшим пением контртенора. И хит программы - последовательный вихрь, да что там вихрь, просто цунами, когда артисты сидят полукругом на стульях, но при этом, вскакивая, резко двигаются, по очереди, с минимальной амплитудой колебаний, создавая энергетическую цепь. Копящаяся сила при этом раз за разом сбрасывает последнего в ряду на пол. И все это под религиозные еврейские песнопения в рок-обработке. И со сбрасыванием с себя одежды. Тут, правда, по радио произносятся слова об «иллюзии власти», «усталости и изяществе» и «панике, скрытой за смехом», но слова в танце не главное.

Учитывая, что Нахарин и его ассистенты учили труппу своему ноу-хау- импровизационной танцевальной технике «гага"( она велит телу вслушиваться в самого себя и тем раскрепощаться) - эта работа безусловно, полезна труппе, как новый опыт. Да и публике, отвыкающей от сценической буквальности, тоже. «Движение», говорит хореограф, не есть рассказ о чем-то. Оно «как аромат свежего воздуха. Оно не символизирует. Вы чувствуете напряжение, порядок, ткань, силу, преувеличение или ослабление, энергию, неуловимость, взрыв». Судя по улыбкам на лицах зрителей, они почувствовали.

Источники править

 
 
Creative Commons
Эта статья содержит материалы из статьи «Три в одном: новые балеты в Музыкальном театре», автор: Майя Крылова, опубликованной Ревизор.ру и распространяющейся на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) — указание автора, оригинальный источник и лицензию.
 
Эта статья загружена автоматически ботом NewsBots в архив и ещё не проверялась редакторами Викиновостей.
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.

Комментарии

Викиновости и Wikimedia Foundation не несут ответственности за любые материалы и точки зрения, находящиеся на странице и в разделе комментариев.