Чёрная сцена и тёмные дни: спектакль «Я не видел войны...» в театре «Мастерская»
28 января 2017 года
Резкий свет. Шестеро в чёрном на чёрной сцене с чёрной мебелью. Не начало какой-то страшилки, но – о страшном. Театр, Великая Отечественная, блокада Ленинграда и человеческие судьбы чудно переплетаются в спектакле Фёдора Климова, просто и честно названном «Я не видел войны…». Тема вот уже семьдесят лет не заживает, как старая немыслимая рана, да и постановка не нова: премьера состоялась 8 мая 2015 года. Но от того, что про войну всё уже, казалось бы, читано и смотрено, этот спектакль-воспоминание, спектакль-мемориал ничуть не теряет актуальности – его можно и нужно «воздвигать» каждый год. Как могут обесцениться жизни, пронесённые сквозь смертельный гул бомбардировок и голод Ленинградских военных дней?
«Я не видел войны…» - спектакль на старую тему, сделанный молодым режиссёром и актёром Фёдором Климовым. В театре «Мастерская» на его счету несколько полнокровных ролей: Пётр Мелехов, Алексей Карамазов, Родион Раскольников и даже Папа из «Малыша и Карлсона"… Актёр уже успел завоевать зрительскую любовь. Его режиссёрский опыт также не остался незамеченным: за то, что Фёдор так мастерски «не видел войны», он удостоился молодёжной премии Санкт-Петербурга в номинации «За достижения в области сценического творчества». Его и актёров — таких же молодых и светлых — можно было бы наградить и за колоссальную историко-архивную работу, потому как постановка основана на воспоминаниях и дневниковых записях жителей блокадного Ленинграда. Но больше всего слов, произносимых на сцене, принадлежат студентам и преподавателям ЛГИТМиКа (ныне это Санкт-Петербургская Государственная Академия Театрального Искусства на Моховой), которые учились и работали здесь во время войны.
Спектакль идёт на малой сцене «Мастерской». Небольшое тёмное пространство, ещё более тесные зрительские ряды. На первой в этом году премьере добрую половину мест заняли школьники, приведённые в театр учительницей — картина, знакомая всем, кто хоть раз посещал публичные мероприятия, посвящённые памятным событиям и датам. А их — актёров — трое на трое, каждому по паре. И они вдруг начинают сводить вас с ума.
Экспозиция: экзамен в театральном институте. Каждый читает вступительные заготовки: стихи, монологи, прозаические отрывки и гитарные аккорды не стихают, единожды прозвучав, а продолжаются в глубине сцены, корёжа зрительский слух и переча друг другу. Возникающая какофония походит то ли на репетицию в холле училища, то ли на шум пчелиного роя. И тут — хлопок, все замолкают. Зрители ещё ничего не предполагают — дезориентированы и наслаждаются секундами тишины. Оказывается, кого-то взяли сниматься в кино! Чего ещё желать юному абитуриенту?..
…Вообще-то, много чего. Например — покинуть ранее желанный институт на Моховой и уйти в Красную армию, пусть не берут за дохлость и слабое сердце. А если уж взяли, тогда можно пожелать немного табака, тёплых вещей, ответа на письмо от матери или встречу с любимой. Всё потому, что на следующий театральный день, блестяще выполненный режиссёром с помощью сценографии и звуковых эффектов, начинается война. Мы и правда не видим её, но чувствуем: то ли дым, то ли пыль невидимых разбомблённых зданий летит в зал, а на сцене играют (вспоминают?) невыносимый страх и буйную суету сердец, так желающих не бояться, учиться, любить — жить.
Дневники-судьбы, «розданные» актёрам в качестве ролей, практически не объединены. Каждый на сцене отыгрывает, кажется, сразу несколько жизней, что в данном контексте смотрится очень органично и лишь помогает собрать в голове целостный эмоциональный образ.
Мизансцены, выстроенные режиссёром на отдельных микроисториях, весьма талантливо сделаны. Сюжеты выбраны очень тактично, совсем нет пафосного ухода в «чернуху», а кое-где — как и в самой горькой жизни — становится даже по-доброму смешно.
Один из трогательных моментов в начале — рассказ о бомбе, попавшей в глазную лечебницу на Моховой. Снаряд не взорвался, больных успели эвакуировать, но нужно было как-то забаррикадировать здание в случае опасности; тогда студенты вынесли на улицу трепетно любимые декорации своих спектаклей. А к утру их растащили — был ноябрь, второй блокадный месяц, нужно было топить дома…
Помимо того, как ухудшаются условия жизни в блокадном Ленинграде, сгущаются краски транслирующихся со сцены историй. Нежную студентку, умершую от недоедания, хоронят в костюме Офелии, чью роль она готовила; иссохшую двадцатилетнюю в очереди принимают за старуху; мальчика, укравшего хлеб, избивают взрослые, а он — припав к земле и загребая крошки — всё равно доедает ворованное, несмотря на боль. Очень подходит здесь дневниковая цитата: «Вроде бы не из пьесы, но так театрально».
И действительно: где эта тонкая грань между этичной и неэтичной репрезентацией настоящего горя в театре? Но потому спектакль «Я не видел войны…» и называется воспоминанием, обладая всеми его качествами, то есть является лишь тенью прошлых событий, эмоциональным отпечатком частных жизней, по воле судьбы вписанных в отечественную историю.
Финал спектакля можно разделить на три части. Первая — лихой танец уже умершего моряка, всплеск жизни вопреки смерти. Здесь опять настигает зрителя изображение «театральной» гибели. Сами персонажи удивляются тому, как мирно и в то же время картинно умирает этот герой-за-кадром, чей танец исполняет актёр: «Ведь не придумывал он себе такую смерть». И никто не придумывал. Потому что не думал, что будет убит.
Вторая часть финала — знаменитый 136-ой псалом «У рек Вавилонских…», который возвращает нас к началу спектакля. Его, как и в случае с «экзаменами», все подхватывают друг у друга, зал наполняет растущий гул голосов. Здесь чётко видна нить, связывающая столицу Сиона с Ленинградом: «Если забуду тебя, Иерусалим, пусть забыта будет десница моя! Пусть прилипнет язык мой к гортани моей, если не вспомню тебя, если не поставлю Иерусалима в самом начале веселья моего». Это — суть всего спектакля, обозначение его не просто воспоминанием, но творческим памятником, мемориалу городу и людям — погибшим и выжившим.
Последняя часть спектакля также коллективная. После ухода со сцены персонажи оставляют лишь вещи. Шляпку на гвоздике, моряцкий воротничок, гитару, печатную машинку… То видимое, что и сейчас транслирует потомкам судьбу людей через вид предметов. Но действие оканчивается раньше — перед этим звучит одноимённая общая песня, которая будто возвращает нас из часового исторического транса в реальный век. Это песня от тех, кто вышел из роли и просто стал собой — актёрами «Мастерской», которым важно, пусть и «не видели войны», помнить.
Источники
править
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии
Если вы хотите сообщить о проблеме в статье (например, фактическая ошибка и т. д.), пожалуйста, используйте обычную страницу обсуждения.
Комментарии на этой странице могут не соответствовать политике нейтральной точки зрения, однако, пожалуйста, придерживайтесь темы и попытайтесь избежать брани, оскорбительных или подстрекательных комментариев. Попробуйте написать такие комментарии, которые заставят задуматься, будут проницательными или спорными. Цивилизованная дискуссия и вежливый спор делают страницу комментариев дружелюбным местом. Пожалуйста, подумайте об этом.
Несколько советов по оформлению реплик:
- Новые темы начинайте, пожалуйста, снизу.
- Используйте символ звёздочки «*» в начале строки для начала новой темы. Далее пишите свой текст.
- Для ответа в начале строки укажите на одну звёздочку больше, чем в предыдущей реплике.
- Пожалуйста, подписывайте все свои сообщения, используя четыре тильды (~~~~). При предварительном просмотре и сохранении они будут автоматически заменены на ваше имя и дату.
Обращаем ваше внимание, что комментарии не предназначены для размещения ссылок на внешние ресурсы не по теме статьи, которые могут быть удалены или скрыты любым участником. Тем не менее, на странице комментариев вы можете сообщить о статьях в СМИ, которые ссылаются на эту заметку, а также о её обсуждении на сторонних ресурсах.
