Дмитрий Медведев дал интервью телерадиовещательной корпорации CNN

28 января 2013 года

27 января 2012 года председатель правительства России Дмитрий Медведев дал развёрнутое интервью корреспонденту CNN Фариду Закария.

Фарид Закария и Дмитрий Медведев во время интервью.

Корреспондент: Господин Премьер-министр, большое спасибо за то, что согласились с нами встретиться.

В 2009 году на посту Президента Вы написали очень интересное, важное эссе о будущем России. Вы говорили, что две основные проблемы российской экономики — это избыточная зависимость от нефти и чрезмерно высокий уровень коррупции. Если посмотреть на статистику сегодня, обе эти проблемы лишь усугубились: российская экономика ещё больше зависит от доходов от углеводородов, и по любым оценкам ситуация с коррупцией лишь усугубилась. Как Вы думаете, означает ли это, что вам не удалось добиться решения основных проблем?

Дмитрий Медведев: Нет, не означает. Нам удалось кое-что сделать, и на самом деле ситуация сегодня несколько иная, чем она была некоторое время назад. Первое, что мне хотелось бы сказать: мы действительно остаёмся страной, которая весьма зависима от углеводородов, но в настоящий момент наша зависимость составляет чуть меньше половины тех доходов, которые получает государственный бюджет. Это очень много, но тем не менее ситуация стала меняться, потому что другую половину уже составляет реализация товаров, работ и услуг на внутреннем рынке.

Очень важным является развитие нашей конкурентоспособности на двух направлениях. Сельское хозяйство — Россия может снова стать ведущей аграрной державой, у нас колоссальная территория, у нас очень много возможностей, для того чтобы участвовать на рынке продовольствия. Продовольствие становится всё дороже, всё дефицитнее, поэтому мы хотели бы занять подобающую России нишу. И второе, что не менее важно: Россия — образованная страна, и несмотря на то, что мы тоже, наверное, не всегда довольны нашим образовательным уровнем, всё-таки у нас есть все шансы занять подобающее место и в сегменте высокотехнологичных компаний, крупных образовательных проектов, то есть создавать деньги и доходы бюджета за счёт наших мозгов. Поэтому ситуация меняется, но, конечно, не так быстро, как нам бы того хотелось. Наверное, нужно действовать активнее, и Правительство этим будет заниматься.

Коррупция. Я считаю, что мы не потеряли эти годы даром. Мы создали каркас антикоррупционного законодательства, которого никогда в России не было — ни в царский период, ни в советский период, ни в постсоветский период. Мы создали абсолютно новое законодательство, которое полностью соответствует международным конвенциям, требованиям Организации по экономическому сотрудничеству, другим международным стандартам. Это законодательство применяется, и как раз то, что количество коррупционных дел и уголовных дел, заведённых в отношении конкретных людей, стало больше, свидетельствует ведь не о том, что коррупция расширяется, а о том, что за неё стали реально преследовать. В настоящий момент в производстве различных следственных структур находится около 50 тыс. уголовных дел по коррупционным нарушениям. Их было меньше, но это не означает, что коррупции стало больше, просто мы стали активнее привлекать к ответственности за такие нарушения. Это как раз хороший показатель, но в то же время, конечно, это не должна быть кампания, рассчитанная на два-три года, это должно быть изменение в головах людей. Я говорил как-то и ещё раз хотел бы сказать: коррупция должна быть не просто незаконной, коррупция должна быть безнравственной и осуждаемой самим обществом, а не отдельными его участниками.

Корреспондент: Поговорим о коррупции. Глядя со стороны, может показаться, что ситуацию по-прежнему не удаётся взять под контроль. Мы слышали о деле Сергея Магнитского, и, что поражает нас больше всего, похоже, деньги были украдены у российского Правительства. И Hermitage Fund (фонд Hermitage Capital Management) продемонстрировал документальные свидетельства, что порядка миллиарда долларов были мошенническим путём украдены у налоговых властей России. Но, похоже, никто не может справиться с ситуацией. Как нам это воспринимать?

Дмитрий Медведев: Я скажу: мне искренне жаль Сергея Магнитского, как и любого человека, который закончил свой жизненный путь в неволе. И российским правоохранительным органам необходимо окончательно разобраться с тем, что произошло, собственно, в тюрьме, почему он скончался и кто за это несёт ответственность. Если же говорить о деятельности покойного господина Магнитского, то у меня абсолютно другая оценка этого. Он никогда не был человеком, который сражался с коррупцией, он был обыкновенным корпоративным бухгалтером или юристом, который обслуживал своего босса, а его босс, в настоящий момент находящийся, как я понимаю, в Давосе и занимающийся политиканством, зарабатывал в России большие деньги. По оценкам отдельных источников, деньги, которые он заработал в России, измеряются миллиардами долларов, и это не были вполне чистые деньги. Это были деньги с использованием различных финансовых схем, а господин Магнитский просто в силу своего служебного положения помогал ему. Я допускаю, что они сталкивались и с проявлением коррупции, потому что действительно её хватает, но он никогда не занимался борьбой с коррупцией, он никогда не был агентом государства, возвращающим незаконно полученные средства. Он был корпоративный профессионал, что, естественно, не уменьшает масштабов трагедии, связанной с его кончиной. Поэтому вопреки тому мнению, которое благодаря отдельным политическим силам (конечно, отчасти и благодаря журналистам) сформировалось в ряде стран, это не была деятельность по возврату в Россию каких-либо похищенных средств. Это была деятельность по защите финансовых интересов его босса, и не более того, а его хозяин покинул пределы Российской Федерации, ещё раз повторяю, заработав очень большие деньги. Вот такова правда.

Корреспондент: Но ему не позволили вернуться. Внезапно господину Браудеру отказали в визе, когда он попытался вернуться.

Дмитрий Медведев: Потому что российским правосудием он преследуется как преступник. Российское правосудие, российские следственные органы во всяком случае предполагают, что он совершил преступление на территории России. Естественно, до момента вступления приговора в силу действует презумпция невиновности, но тем не менее наши следственные структуры преследуют его, и в этом нет ничего особенного. Американские следственные структуры преследуют иностранцев и делают это иногда корректным образом, а иногда с нарушением всех международных правил, мы тоже пытаемся разыскивать тех, кто, по нашему мнению, совершил преступление. Я думаю, что эта работа следственных органов будет продолжена, ну а как иначе?

Корреспондент: Вы сказали, что смерть Сергея Магнитского в российской тюрьме должна быть расследована, ужасающие обстоятельства его смерти. Вы говорили это, будучи Президентом, поскольку он умер, пока Вы были на посту Президента, сейчас Вы стали премьер-министром. Однако нас поражает, что Вы без конца призываете провести расследование, однако нет ощущения, что проводится надлежащее, справедливое, беспристрастное расследование. К примеру, мать Магнитского не верит, что такое расследование в России сейчас ведётся.

Дмитрий Медведев: Вы знаете, я считаю, что дело ведь не в конкретном кейсе Магнитского, который, ещё раз повторяю, на мой взгляд, был абсолютно политизирован и использован для достижения вполне своекорыстных целей, а дело в том, что любая смерть в тюрьме должна быть расследована. К сожалению, такие вещи происходят. Это происходит в России, это происходит и в Соединённых Штатах Америки, и в Европе — где угодно. И в каждом случае должно возбуждаться уголовное дело и проводиться максимально тщательное расследование, смысл которого заключается в том, чтобы установить, что это — инцидент, случай или же это чья-то злая воля? Вот здесь, действительно, государство должно все точки расставить над i, потому что существуют разные версии того, что произошло, и здесь, действительно, нужно всё довести до конца. К сожалению, человека не вернуть, не вернуть сына матери, это очень печально и прискорбно, но даже для того, чтобы в будущем ничего подобного не происходило, нужно довести это расследование до конца, и оно должно быть доведено до конца. Причём речь не идёт, как иногда говорят, о том, чтобы посмертно обвинить кого-то в совершении преступления — это невозможно. По нашему уголовному праву, как и по уголовному праву большинства цивилизованных стран, человека невозможно преследовать после смерти, невозможно признать его виновным или невиновным — нет субъекта ответственности. Но есть посмертные процедуры, установленные уголовно-процессуальным законодательством, они есть в любой стране. Вот это нужно сделать.

Корреспондент: Конгресс США принял закон, который увязывает торговые отношения с Россией с коррупционной проблематикой. Был утверждён список лиц, которые были признаны коррупционерами. Вы критиковали этот закон и говорили, что Россия будет отвечать симметрично и асимметрично. Был принят ряд мер, о которых мы ещё поговорим, однако задам вопрос следующего характера: следует ли нам ожидать от России ещё каких-то ответных мер?

Дмитрий Медведев: Я считаю, что Конгресс совершил ошибку, когда вместе с отменой поправки Джексона-Вэника принял специальный закон имени Магнитского. По поводу самого кейса я уже вам сказал то, что я думаю. По поводу актов Конгресса я думаю вот что: вообще очень плохо, когда иностранный парламент принимает решение в отношении другого государства. Ещё хуже, когда иностранный парламент (в данном случае я имею в виду Конгресс Соединённых Штатов Америки) объявляет целый ряд людей совершившими преступления. Здесь нужно почувствовать разницу. Каждая страна имеет право отказать любому гражданину другой страны в визе — во въезде на её территорию, это нормально, причём, в соответствии с международными конвенциями, без объяснения причин. И Соединённые Штаты Америки могли отказывать и могут отказывать любому российскому чиновнику во въезде в Америку, точно так же, как проверять его счета или ещё что-то, что находится в Америке. Точно так же может поступать Россия. Но когда это превращается в публичную акцию, и Конгресс говорит: «Мы создадим список, в котором будут конкретные фамилии лиц, причастных к совершению преступления» — что это? Это внесудебная расправа, это объявление лица виновным без суда и следствия. Я понимаю, если бы соответствующие решения были подтверждены судом, неважно каким, кстати, в данном случае, российским или американским. Но ведь сделано другое. Целая группа людей, я не знаю, причастны они, не причастны, объявляется преступниками. Ну а как же презумпция невиновности? Это недопустимо. Мне кажется, что об этом наши уважаемые коллеги, уважаемые американские законодатели не думают вообще. А если окажется, что кто-то из этого списка не имеет никакого отношения к данному делу, но тем не менее в силу того, что эта ситуация раскручена, по всему миру в отношении конкретного человека будет распространена информация, что он преступник, без суда и без следствия? Разве это правомерно? Мне кажется, что это противоречит любому праву, противоречит любым международным конвенциям, и в этом смысле Конгресс Соединённых Штатов Америки допустил правовую ошибку. К сожалению, эта ошибка была совершена умышленно, намеренно в силу политизации соответствующего дела. В этой ситуации российскому парламенту пришлось ответить. Я сейчас не берусь обсуждать, что является симметричным, что является асимметричным — это, скорее, эмоциональные оценки. Но в любом случае всегда можно найти людей, которые, по мнению российского парламента, нарушают права и свободы российских граждан или каких-либо ещё граждан. И таких людей нашли, такой акт был принят. Хорошо ли это? Вы знаете, если оценивать ситуацию по совокупности, я считаю, что плохо. Это ответные действия, — ответные действия, кстати, предусмотренные международным правом, — но лучше бы ничего этого не было. Мы же, действительно, всегда могли и сейчас можем принимать решения о въезде и выезде людей непублично.

Корреспондент: Но будут соответственно какие-то ответные меры, в соответствии с международным законодательством?

Дмитрий Медведев: Вот поэтому я считаю, что вся эта ситуация плохая. Она не полезна ни для российско-американских отношений, ни для международного правопорядка.

У меня всегда было своё юридическое ощущение от всего этого. Я не считаю, что в XXI веке любое государство, даже такое сильное, мощное и демократически развитое, как Соединённые Штаты Америки, вправе выносить такие решения в отношении граждан других стран. Суверенитет государств никто не отменял.

Корреспондент: Один из ответов на акт Магнитского… Вы наказали своих сирот этим шагом. Неужели Вы полагаете, что это нежелательно? Что дети, которых считают ненужными, не могут найти свою стабильную семью в США — и это хорошо? Почему наказывают российских сирот за это?

Дмитрий Медведев: Первое, что я хотел бы сказать по поводу этого документа. Он, вне всякого сомнения, принимался на эмоциональной волне, связанной с соответствующими решениями американского Конгресса, но ни юридически, ни фактически он не связан с «законом Магнитского». Так называемый закон Димы Яковлева — это действительно закон, который выражает обеспокоенность российского парламента, российской Государственной Думы, российского Совета Федерации судьбой наших детей. Ведь что бы там ни говорили, это действительно прямая обязанность государства — обеспечить детей, не имеющих родителей, надлежащим уходом, заботой и медицинской помощью. Но мы же не сомневаемся, что в большинстве государств, где налажена соответствующая работа, не существует проблемы иностранного усыновления. Хотя, подчёркиваю, в нашей стране оно не запрещено. В этой ситуации наше государство (и на эту тему приняты законы, указы Президента) должно сделать всё для того, чтобы у нас просто не было сирот, чтобы наши люди, наши граждане были мотивированы, так же как, кстати, мотивированы иностранные граждане, усыновлять наших детей, не имеющих родителей, чтобы создавать для этого правильные, надлежащие условия. Если хотите, это часть нравственной культуры. Да, действительно, многие иностранные граждане ведут себя очень благородно: они усыновляют наших детей, которые имеют дефекты здоровья. Я считаю, что пришла пора и нашим людям взглянуть на эту проблему со своей стороны. Мне кажется, это абсолютно правильно. В этом должно проявляться нравственное здоровье общества. Поэтому, несмотря на то, что многие усмотрели в этом действия, направленные против отдельных американских граждан, которые хотят усыновить российских детей, здесь нет этого. Здесь есть другое: мы должны наконец принять все необходимые решения, чтобы в России не было сирот. В Америке же нет этой проблемы. В большинстве стран Европы нет этой проблемы. У нас уже довольно благополучное общество, у нас уже достаточно обеспеченные люди. Они способны дать и кров, и уход нашим детям. В этом смысл тех решений, которые приняты.

Корреспондент: Но вы могли бы побуждать российских граждан усыновлять сирот стимулами. Зачем запрещать иностранцам делать это? Если в России культура не меняется, а культура не меняется за два-три года, целое поколение сирот окажется наказанным из-за того, что не будет усыновления.

Дмитрий Медведев: Но здесь есть ещё одна сторона, на самом деле довольно сложная. Мне бы не очень хотелось на эту тему рассуждать, но я всё равно вынужден об этом сказать. К сожалению, действительно нередко та информация, которой мы располагаем, о судьбе усыновлённых в Соединённых Штатах Америки российских детей, никого не радует.

Большое количество американских семей, которые усыновили российских детей, обеспечивают им правильный уход, воспитание и образование. И в этом смысле их поступки достойны самой высокой оценки, это высоконравственное поведение. Но, к сожалению, в нашей стране известно большое количество случаев, когда дети, усыновлённые американскими родителями, погибли, были замучены, потеряли здоровье в Соединённых Штатах Америки. Даже одного такого случая хватило бы для того, чтобы внести соответствующий проект для обсуждения. Это первое, что мне хотелось бы сказать.

И второе…

Корреспондент: Есть ли у вас документированные примеры этого?

Дмитрий Медведев: Конечно. Эти случаи, все эти кейсы — может быть, просто это до вас не доходит, — их многократно показывали по российскому телевидению, рассказывали в интернете. К сожалению, за подобные преступления американские усыновители несли непропорционально незначительное наказание: речь шла, по сути, об общественном порицании или совсем незначительном наказании за смерть ребёнка. Эти случаи в значительной мере всколыхнули общественное мнение. Чтобы у вас было понимание этой ситуации: 75 % российских граждан выступают против иностранного усыновления — это социологический замер, который был произведён совсем недавно.

И последнее. Мы не так давно подписали двустороннее соглашение с Соединёнными Штатами Америки об усыновлении и по семейным делам в целом. Это хорошее соглашение, над ним довольно долго работали наше Министерство иностранных дел и Государственный департамент. Но, к сожалению, стали известны абсолютно удивительные вещи: на уровне федерального правительства всё хорошо, но на уровне штатов те правила в отношении контроля за усыновлёнными детьми, которые были предусмотрены этим соглашением, не действуют. Коллеги-законодатели из штатов, юридические власти штатов не хотели даже выполнять это соглашение. Как минимум нам необходимо провести переоценку того, что было сделано в юридическом плане. Это соглашение, даже если смотреть в будущее, если его реализовывать в будущем, должно исполняться не только на территории России, но и на территории конкретного штата в Соединённых Штатах Америки. Вот такой набор проблем.

Корреспондент: Вы были участником наиболее известной частной беседы между Вами и Президентом Бараком Обамой. И он сказал знаменитую фразу: «Во время своего второго срока я приму более гибкий подход к России». И Вы сказали: «Спасибо. Я передам это господину Путину». О чём он говорил? Какая гибкость? Что имелось в виду?

Дмитрий Медведев: Наверное, этот вопрос всё-таки лучше задавать не мне, а моему коллеге Бараку Обаме. Если говорить серьёзно, мне кажется, здесь всё предельно просто. Мы, конечно, не планировали, что соответствующие рассуждения станут достоянием общественности, хотя ничего сверхсекретного в этом нет. У каждого человека в каждый конкретный момент есть определённые условия, в которых он работает. И мы понимаем, что целый ряд решений — и переговорная позиция, и возможность поиска компромиссов — меняется в течение срока полномочий президента. Так устроена жизнь. Вы, господин Закария, это знаете не хуже, чем я. Поэтому не мне, наверное, объяснять вам премудрости американской политики, но совершенно очевидно, что в соответствии с требованием конституции для президента Соединённых Штатов Америки второй срок — это завершающий срок. И в этом смысле любой президент Соединённых Штатов Америки во время второго срока может действовать более жёстко, более решительно. Это в полной мере относится и к Российской Федерации. У нас, правда, нет ограничений по общему количеству сроков, но у нас есть ограничение по двум срокам подряд. Очевидно, что законы политического жанра позволяют во время второго срока обсуждать какие-то вещи более открыто. Я думаю, что именно это и имел в виду Барак.

Если говорить о самóй теме, то она сверхтрудная, и пока никакой flexibility (гибкости — англ.) не наблюдаю. Никакой лёгкости в отношениях по поводу противоракетной обороны, никакой гибкости не возникло. Мы стоим на прежних позициях — позиция Соединённых Штатов одна, позиция Российской Федерации, к сожалению, другая. И сближения этих позиций не происходит. Но в силе остаётся то, о чём я сказал в конце 2011 года, завершая свои полномочия в качестве Президента Российской Федерации, — что мы открыты для переговоров по противоракетной обороне. Мы не хотим, чтобы будущие поколения политиков году этак в 2019-м или в 2020-м принимали решения, которые откроют новую страницу в гонке вооружений. А такая угроза есть, и это должны понимать все и в России, и в Соединённых Штатах Америки, поэтому у нас есть ещё шансы договориться. Я лично предлагал возможные варианты решения этой задачи. В настоящее время этим занимается Президент Путин, который по Конституции координирует всю внешнюю политику страны. Наша переговорная позиция не изменилась: она открытая и, на мой взгляд, она даже вполне гибкая. Мы же что предлагали? Мы предлагали нашим американским партнёрам и европейским партнёрам только одно: чтобы Россия стала частью интегральной системы европейской ПРО. Если нас волнуют какие-то ракетные угрозы, исходящие из каких-то других государств, давайте этим заниматься вместе. Не важно, что Россия не является членом НАТО, но нас тоже волнуют некоторые угрозы, существующие рядом с нами, нас тоже волнует милитаризация целого ряда государств, которые пытаются развивать свои ракетные системы и насаживать туда ядерные боеголовки. Так давайте этим займёмся вместе! А когда нам говорят: «Знаете, ребята, давайте этим всё-таки заниматься раздельно, но вы нам верьте, потому что мы не против вас, вы же наши друзья»… Но мы же прекрасно понимаем, что если у нас нет гарантий такого рода, как сопряжение наших программ, значит, эта противоракетная оборона может работать и в отношении российского ядерного потенциала. Что это означает? Это означает, что паритет, который мы зафиксировали с Президентом Обамой, подписав договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (очень важный, кстати, договор и очень полезный: я считаю, что это достижение так называемой перезагрузки), он этим взламывается, потому что противоракетная оборона — это прямое продолжение ядерного наступательного потенциала, боевых ядерных средств. Вот об этом нам всем нужно подумать.

Корреспондент: Позвольте мне спросить вас о Сирии.

Дмитрий Медведев: Why not?

Корреспондент: Вы сказали, что Россия хочет быть нейтральной в конфликте, что вы не поддерживаете режим Асада. Но в реальности российская армия тренировала сирийскую армию, у вас долгосрочные связи там, у вас влияние на сирийское правительство, и очень мало стран имеют такое же влияние. Так я пытаюсь понять, если продолжение конфликта не в интересах России, если вы не хотите, чтобы в нём участвовали новые и новые экстремистские, джихадские группировки, поскольку это в непосредственной близости от ваших южных границ (Дагестана, Чечни), тогда почему вы, руководствуясь лишь российскими интересами, не пробуете заставить режим Асада понять, что они должны найти какой-то компромисс, Асад должен уйти?

Дмитрий Медведев: Да, это ещё один вопрос в наших коммуникациях, хотя, на мой взгляд, в наших позициях нет непримиримых противоречий. Давайте порассуждаем. Изначально Российская Федерация не была каким-то эксклюзивным союзником Сирии или Президента Асада. У нас были хорошие отношения и с его отцом, и с ним, но у него были куда более привилегированные союзники из числа европейских государств. Это первое.

Второе. Я один раз в жизни был в Сирии, я видел, как устроено там общество. Вы знаете, по сравнению с тем, что я видел в других арабских странах, это была самая спокойная, самая открытая и самая цивилизованная страна из того, что я видел. Хотя, безусловно, это жёсткое государство было, в котором пресекалась практически любая политическая активность.

Третье. Президент Асад ошибся в проведении политических реформ. Он должен был всё сделать гораздо быстрее, привлекая на свою сторону часть умеренной оппозиции, которая готова была с ним сидеть за одним столом. Это его существенная ошибка, может быть, фатальная.

Следующее. Мы никогда не говорили, что нашей целью является сохранение действующего политического режима или сохранение президента Асада. Это должен решать сирийский народ. Сирийский народ — многонациональный народ и многоконфессиональный. В этом смысле за столом переговоров должны сидеть все — сунниты, шииты, алавиты, друзы, христиане. Только в этом случае можно наладить полноценный национальный диалог. Если кого-то выбросить оттуда, продолжится гражданская война. Гражданская война уже идёт, и в ней, на мой взгляд, в одинаковой степени виноваты как руководство страны, так и непримиримая оппозиция, которая, кстати сказать, в значительной мере представлена исламскими радикалами.

Корреспондент: Почему Россия не попытается разрушить устоявшийся статус-кво, не возьмёт на себя лидирующую роль?

Дмитрий Медведев: Мы ничего не пытаемся разрушить. Мы, наоборот, всегда посылали… я лично несколько раз звонил Асаду и говорил: проводите реформы, садитесь за стол переговоров. Ещё раз повторяю: на мой взгляд, к сожалению, руководство Сирии оказалось к этому не готово. Но с другой стороны, ни в коем случае нельзя допустить ситуации, когда нынешняя политическая элита будет сметена в результате вооружённых действий. Гражданская война в этой стране тогда будет длиться десятилетия. Мы же понимаем, что может произойти. Мне уже приходилось на эту тему рассуждать: разве можем мы быть довольными тем, что в настоящий момент существует в Ливии? Да, там нет Каддафи. К нему было разное отношение, но не я и не другие российские руководители периодически приглашали Каддафи для переговоров, а потом таким образом поступили с ним. Но дело уже не в его печальной судьбе, а дело в том, что ситуация в Ливии остаётся крайне напряжённой и никто из нас не может исключить распада этого государства на части. Но там сейчас хотя бы нет гражданской войны. А в Сирии есть все шансы, что она продолжится, — с Асадом или без Асада.

Поэтому задача мирового сообщества, всех стран — и Соединённых Штатов Америки, и европейцев, и региональных держав, таких как Саудовская Аравия, Катар, других стран, — посадить стороны за стол переговоров, а не просто требовать, чтобы Асад ушёл, а потом его либо казнили, как Каддафи, либо выносили на носилках в судебное заседание, как выносят сейчас Хосни Мубарака.

Корреспондент: А может ли выжить Асад?

Дмитрий Медведев: Я не знаю. Мне кажется, с каждым днём, с каждой неделей, с каждым месяцем шансов на его сохранение становится всё меньше и меньше. Но ещё раз повторяю: это должен решать сирийский народ. Не Россия, не Соединённые Штаты, не какая-либо другая страна. Сейчас самое главное — обеспечить процесс национального примирения. Мы же должны думать, что будет происходить. К примеру, сейчас к власти придут оппозиционеры, которые ещё и формировались не на территории Сирии, а за границей. Что они будут делать? Они будут уничтожать представителей других течений в исламе и других конфессий, и они уже это делают. Поэтому либо это процесс национального примирения, и он проходит под контролем мирового сообщества, либо это бесконечная гражданская война, третьего не дано.

Корреспондент: Но Вы согласитесь со мной, что нынешняя ситуация в Сирии не на пользу России, поскольку Сирия исламизируется, растут экстремистские настроения? Мы-то находимся в другом конце света, а для вас Сирия — в непосредственном соседстве.

Дмитрий Медведев: Мне трудно возразить, но я считаю, что эта ситуация тревожна для всех, потому что представители джихада, радикалы проникают не только на территорию Российской Федерации, они едут и в Европу, они пытаются проникнуть в Соединённые Штаты Америки, поэтому данная ситуация для всех плоха. Но это не значит, что мы должны собственными руками привести представителей соответствующих радикальных группировок к власти. Это должен быть сложный в организационном плане гражданский процесс, который успокоит людей. Мы готовы в этом участвовать — мы неоднократно об этом говорили. Кстати сказать, у нас есть контакты с сирийской оппозицией. Мы никогда этого не скрывали. Мы общаемся и так и сяк, и через различные каналы посылаем им сигналы, посылаем сигналы, естественно, президенту Асаду. Я считаю, что у нас у всех большая ответственность за то, что в конечном счёте произойдёт на территории Сирии. И если мы допустим развитие событий по катастрофическому сценарию, в катастрофическом направлении, это будет для нас колоссальной ошибкой и огромным испытанием на десятилетия вперёд. Ни о каком диалоге на Ближнем Востоке тогда речи быть не может.

Дмитрий Медведев во время интервью.

Корреспондент: Заключительный вопрос, господин Премьер-министр. Последний раз, когда мы встречались, Вы были Президентом, и я задавал Вам вопрос. Я сказал: «Похоже, что Вы неплохо справились со своей работой. Как Вы думаете, пойдёте ли Вы на второй срок?» И Вы тогда сказали: «Возможно, посмотрим». И мне показалось, что Вы достаточно оптимистично смотрите на перспективу второго срока. Однако Президент Путин решил баллотироваться вместо Вас. Почему?

Дмитрий Медведев: Ровно потому, о чём мы с господином Путиным сказали, что для той политической силы и политического направления, которое мы представляем в нашей стране, это был наиболее подходящий вариант, безошибочный вариант.

Корреспондент: Но если Вы были успешны на посту Президента, почему Вам было не пойти на второй срок?

Дмитрий Медведев: Так вот, мы выполнили главную задачу — мы сохранили преемственность и, как в любом политическом соревновании, мы обеспечили для той политической силы, которую мы представляем, работу на будущий период. Нас поддержал народ. Если бы ситуация была иной, а именно об этом я говорил, когда общался и с вами, и с другими коллегами, всё могло статься иначе. Мы могли принять какое-то другое решение. Политика — это живая ткань, живая материя, она развивается каждый день. Но в тот момент, когда мы принимали решение, это было самое простое и, наверное, самое безошибочное решение. Его правота доказана тем, что мы сделали.

Если вы спрашиваете о моих ощущениях, о моих амбициях, — я же никогда не говорил, что жизнь заканчивается, допустим, в 2012 году. У меня сейчас очень интересная работа: я работаю премьер-министром. Это серьёзная работа, очень серьёзная работа. И пока мне позволяют силы, я буду этим заниматься, буду приносить стране пользу. Рано или поздно мне придётся принимать какие-то другие решения, которые я тоже буду сообразовывать, естественно, с мнением наших людей и со своими внутренними ощущениями, со своими желаниями. И в этом смысле я, конечно, не могу исключить ни дальнейшей моей политической карьеры, ни чего-либо другого. Но сейчас говорить об этом смысла никакого нет. Когда же меня всё время спрашивают, почему вы так поступили?.. А позвольте я задам вам тогда вопрос: а что я должен был сделать — начать соревнование со своим близким коллегой, со своим товарищем, во имя чего?

Корреспондент: Это было ваше решение или его?

Дмитрий Медведев: Вы можете себе представить, чтобы внутри одной политической силы развернулась такая битва? Это бессмысленно. Это контрпродуктивно. В этом случае можно всё проиграть. Я считаю, что мы поступили в этот период ответственно. Хотя, наверное, кому-то это не понравилось, кто-то был разочарован, наверное, кто-то хотел другого расклада, но такова жизнь.

Корреспондент: Ну вы знаете, что говорят люди? Люди говорят, что это доказывает, что все полномочия в руках у Президента Путина, что Вы — умеренная фигура, представляющая российское Правительство, такой прозападный человек, однако реальная власть, реальные полномочия все у Путина.

Дмитрий Медведев: Это всё странные разговоры. Первое. У нас главой государства и обладателем всей полноты власти является Президент, как и в Соединённых Штатах Америки. И в его руках находится весь арсенал политических средств. Когда я был Президентом — может, в это кто-то верит, может, кто-то к этому относится с недоверием, — точно такой арсенал политических средств был в моих руках. Но это же не означает, что я должен был его применять вопреки собственным представлениям.

Сейчас Президентом является Владимир Путин, это мой товарищ и коллега. И вся полнота юридической ответственности за судьбу страны сконцентрирована в руках Президента, как и в других странах. Председатель Правительства — это тоже очень ответственная работа. Здесь нет полной аналогии с Соединёнными Штатами Америки, это не совсем вице-президент, но по набору полномочий Председатель Правительства — это больше, чем вице-президент. Ровно потому, что это глава исполнительной власти по нашей Конституции, который занимается всей экономикой, всей социальной сферой, гуманитарными вопросами и огромным количеством других дел. И, хочу вам сказать, работы мне хватает. Я ежедневно подписываю сотни документов, ответственность за которые несу только я и никто другой. Я никогда не смогу сказать, что Президент приказал или ещё кто-то сказал, в этом смысле Председатель Правительства — абсолютно интересная работа и самодостаточная должность. Ну а будущее — его никто не знает. Поживём-увидим.

Корреспондент: Господин Премьер-министр, большое спасибо за интервью.

Дмитрий Медведев: Thank you.